Космический госпиталь - 1972 - [78]

Над ним, под ним и вокруг него на протяжении доброго десятка миль плавали в пустоте части будущего Госпиталя, не видимые во мраке, если не считать ярких голубых сигнальных огней, установленных на них, чтобы обезопасить движение ракет в этой зоне. “Словно стоишь в самом центре шарового звездного скопления”, — подумал О’Мара. Зрелище было довольно впечатляющее для человека, расположенного им любоваться. О’Мара не был расположен, ибо на многих из этих подсекций дежурили лучевые операторы, в задачу которых входило разводить секции, если им грозило столкновение. Эти люди могли заметить и сообщить потом Какстону, что О’Мара выводил своего малыша наружу — хотя бы только для кормления.

Нет, видимо, остается только заткнуть нос, с отвращением подумал он, поворачивая назад.

В шлюзе его приветствовал рев, напоминавший сигнал небольшой пароходной сирены. Детеныш издавал протяжные, резкие звуки через определенные промежутки времени, достаточные для того, чтобы с содроганием дожидаться очередного вопля. При ближайшем рассмотрении на шкуре, покрытой коркой пищи, обнаружились пролысины, которые позволяли заключить, что его дорогое дитя снова проголодалось. О’Мара отправился за распылителем.

Когда он обработал уже почти три квадратных метра поверхности малыша, в каюту вошел доктор Пеллинг.

Главный врач Проекта снял шлем и перчатки, размял пальцы и проворчал:

— Говорят, вы повредили ногу. Давайте-ка поглядим.

Пеллинг был предельно любезен, но он помогал не столько из дружеских побуждений, сколько из чувства долга. Голос его звучал сдержанно:

— Сильные ушибы, несколько растянутых сухожилий, вот и все — счастливо отделались. Отдых, покой. Я дам вам мазь для втираний. Вы что, решили перекрасить стены?

— Как? — начал было О’Мара и тут же увидел, куда смотрит Пеллинг. — Нет, это питательная смесь. Мерзкая тварь носится по каюте, пока я ее поливаю. Кстати, раз уж речь зашла об этом, не можете ли вы мне сказать…

— Нет, не могу, — прервал Пеллинг. — У меня голова забита болезнями и лекарствами для моих соотечественников, где уж мне втискивать туда еще мнемограммы класса ФРОБ! Впрочем, это существа крепкие — с ними вообще ничего не может случиться! — Он втянул носом воздух и скорчил гримасу. — Почему бы вам не держать его снаружи?

— Некоторые люди чересчур мягкосердечны, — с горечью ответил О’Мара. — Когда они видят, как котят берут за шиворот, их сердца содрогаются от такой явной жестокости.

— Угм… — почти сочувственно промычал Пеллинг. — Ну, что ж, дело ваше. Я загляну к вам через пару недель.

— Постойте! — умоляюще воскликнул О’Мара, ковыляя за доктором в одной натянутой штанине — другая, пустая, хлопала по бедру. — А если что-нибудь случится? Ведь должны же быть какие-то указания, как их обхаживать и кормить, этих ФРОБов, ну хоть самые простые указания! Не оставите же вы меня с этим… с этим…

— Я вас понимаю, — произнес Пеллинг. На какое-то мгновение он задумался, потом сказал: — Где-то у меня валяется одна книжонка, что-то вроде худларианского руководства по скорой помощи. Но она на универсальном языке…

— Я читаю на универсальном, — сказал О’Мара. Пеллинг, казалось, удивился:

— Молодчина. Ладно, так я вам ее пришлю.

Он отрывисто кивнул и вышел.

О’Мара поплотнее прикрыл дверь спального отсека, надеясь, что будет хоть немного меньше вонять, потом осторожно улегся на диванчике, предвкушая вполне заслуженный, по его мнению, отдых. Ногу он пристроил так, что боль стала чуть ли не приятной, и принялся убеждать самого себя смириться с создавшейся ситуацией.

Веки его опустились, и теплое оцепенение стало разливаться по рукам и ногам. О’Мара вздохнул, свернулся клубком и начал погружаться в сон…

Рев, который сорвал его с диванчика, был таким пронзительным, властным и требовательным, словно ревели все сирены на свете, и таким мощным, что дверь спальни, казалось, вот-вот слетит с петель. О’Мара инстинктивно метнулся к скафандру, потом, поняв, что происходит, с проклятьем швырнул его на пол и отправился за распылителем.

Младенец снова проголодался!..

По прошествии восемнадцати часов О’Мара успел уяснить, как мало он, в сущности, знал раньше о худларианских младенцах. Ему много раз приходилось беседовать с родителями малыша по транслятору, и в этих беседах часто упоминался малыш, но почему-то они ни разу так и не поговорили о самых важных вещах. Таких, например, как сон.

Судя по теперешним наблюдениям О’Мары, малолетние ФРОБы вообще обходятся без сна. В промежутках между очередными кормежками — к сожалению, невероятно кратких — они слоняются по каюте, смахивая на своем пути все, что не сделано из металла и не привинчено к обшивке, а все металлическое и привинченное они ухитряются искорежить до неузнаваемости и полной непригодности; либо же они забиваются в угол и занимаются тем, что сплетают и расплетают свои щупальца. Возможно, взрослый худларианин при виде своего дорогого младенца, который играет щупальцами, словно ребенок пальчиками, стонал бы от умиления, но у О’Мары это зрелище почему-то вызывало лишь отвращение да желание поскорее отвернуться.

И каждые два часа это чудище нужно было кормить. Хорошо еще когда младенец лежал спокойно; однако гораздо чаще О’Маре приходилось гоняться за ним с распылителем в руках. В таком возрасте ФРОБы обычно слишком слабы, чтобы самостоятельно передвигаться, — но это на Худларе с его чудовищным давлением и гравитацией. Здесь, где гравитация была вчетверо ниже привычной для них, худларианские младенцы двигались вполне резво. И получали от этого удовольствие.