Космический дальнобойщик - [31]

— Привидение, — сказал Сукума-Тейлор.

— Надеюсь, что эта штука остановилась в Максвеллвилле. Эти ее колеса очень похожи на пневматические шины… это ведь не роллеры, но просто даже не верится, что это настоящие шины. Так что вы говорили?

— А? Да нет, ничего особенного. Ничего.

Мы молча ехали, терпеливо взбираясь на крутой холм. Он вдруг сказал:

— Джейк МакГроу! — словно это было для него по меньшей мере открытием или прозрением.

— Ну, я самый, — ответил я озабоченно и смущенно.

— Мне это только что пришло в голову. Я же про вас слышал! Ну да, я помню имя, — он улыбнулся. — Вы должны меня простить, старина. То, что я так это выпалил. Но вы же должны знать, что на Космостраде вы что-то вроде живой легенды.

— Я — легенда?

— Но ведь вы же Джейк МакГроу, правда же?

— Я единственный человек с таким именем, насколько мне известно.

— Разумеется. Да, но… встретиться с вами вот таким образом… ну, понимаете, просто… я что хочу сказать: человек начинает сразу вспоминать про Одиссея, Язона, Энея, героических персонажей… а вы кажетесь… — он поморщился. — О господи. Я вечно говорю не то, что хочу сказать, а уж сейчас и подавно.

— А я кажусь таким обыкновенным подтирателем задницы. Это вы мне хотите сказать, Джон?

Он рассмеялся.

— Не совсем. Но то, что про вас рассказывают, весьма примечательно.

Он наклонился ко мне с насмешливо-таинственным выражением лица.

— Я так понял, что все они, эти рассказы — как выражаются американцы — просто «тянут Тома Кокса», то есть врут?

— Все зависит от того, что это за случаи и рассказы, — сказал я с абсолютно серьезной миной. — Если говорить про тех шестнадцать женщин на Альбионе, то полная правда: они все разродились на протяжении шести дней.

— А, это как раз та история, которую я хотел бы услышать, — он хитро посмотрел на меня, — я так понимаю, что вы шутите, но, может быть, лучше мне таких предположений не делать.

Он снова рассмеялся, но быстро посерьезнел, потому что смерть троих его товарищей убивала в нем всякую попытку к веселью.

Наконец он сказал:

— Это ваш компьютер заставил меня задуматься, что же такого знакомого в вас. Потом я услышал, как ваша… подруга назвала вас по имени, ну, во всяком случае, я заметил, что компьютер разговаривает с вами необыкновенно по-человечески. Каким образом вы заставили его стать таким необычным? Земные машины могут иногда имитировать людей, они даже довольно успешно подражают человеческой личности, но тут перед нами нечто совершенно иное.

— Сэм — больше, чем компьютер, — сказал я. — Его логическое ядро содержит Влатузианскую энтелехическую матрицу. Это компонент размером с ваш большой палец.

— Я про них слышал. А с кого был взят образец?

— С моего отца.

— Понятно.

Людям часто такое кажется чем-то болезненным, просто гробокопательским. Мне кажется, я знаю, почему, но я об этом не думаю.

— Он погиб при несчастном случае на Каппа Форнакис-5. Я привез его тело на родную планету влатузианцев, которая, как и Земля, не связана непосредственно с Космострадой, и оставил его тело с техниками планеты. Они держали его у себя почти год. Когда я получил тело обратно, на коже головы не было никаких насечек, а мозг был нетронутым. Потом его похоронили на планете Вишну, на нашей ферме.

Сэм вставил свое слово.

— Ты про меня так разговариваешь, словно бы меня тут вообще не было. Мне от этого весьма чертовски неловко.

— О, простите, пожалуйста, — сказал Сукума-Тейлор. — Джейк, извините, вы не возражаете, если я задам ему вопрос?.. Ну вот, снова я говорю не то… Сэм. Не будете ли вы так добры ответить на несколько вопросов?

— Валяйте, — ответил Сэм.

— Как вы сами себя воспринимаете? Я вот что имею в виду: каково ваше представление о себе с точки зрения физического присутствия, телесной оболочки? Вы меня понимаете?

— По-моему, да. Ну, это зависит от разных вещей. Иногда мне кажется, что я — часть тяжеловоза, а иногда просто кажется, что я в нем еду. Большую часть времени меня не покидает ощущение, что я сижу как раз на том месте, где сейчас сидите вы, на сиденье стрелка. Нет-нет, не вставайте. Это чувство остается у меня независимо от того, занято сиденье кем-то другим или нет.

Сукума-Тейлор приложил палец к подбородку.

— Это очень интересно. Есть и еще один вопрос, но я, право, не знаю…

— Вы хотите знать, как это выглядит для человека, когда он умирает? Про это вы хотели спросить?

Африканец кивнул.

— А черт его знает, как это, потому что про катастрофу я ничего не помню. Мне с тех пор рассказывали, что тот сукин сын, который налетел на меня прямо в лоб, был пьян в стельку и что он отделался легко и выжил. Не думаю, что это влатузианцы стерли мою память, они таким не занимаются, но почему-то я совсем этого не помню.

Ответ Сэма вогнал африканца в глубокое раздумье.

Тем временем мы добрались до вершины очередного подъема, и ветер с дождем стали стихать. Темные стены скал обрамляли дорогу. Космострада наконец счастливо влилась в естественный перевал. Именно в этот момент прожекторы на миг потускнели, потом к ним вернулась прежняя яркость. Мотор стал жаловаться низким укоризненным журчанием.

— Джейк, у нас нестабильная плазма, — объявил Сэм.