Космический Апокалипсис - [234]

Она запрограммировала скафандр на свободный полет и распорядилась, чтобы он разбудил ее лишь в том случае, если произойдет что-либо интересное, или — что вернее — угрожающее. И теперь, раз она проснулась, следовательно, что-то случилось.

Она спросила у скафандра: что именно?

Он ответил.

— Ч-черт! — прокомментировала она.

Оказалось, ее только что засек радар «Бесконечности». Тот же самый, который нащупал шаттл перед тем, как в ход были пущены гамма-лазеры. Луч был мощный, значит, корабль совсем близко от нее. Не более десятков тысяч километров. По такой большой, беззащитной, почти неподвижной и очень заметной цели, как Вольева, — это просто стрельба в упор.

Правда, она надеялась, что у него хватит милосердия прикончить ее каким-нибудь быстрым способом. Можно надеяться, что, каков бы этот способ ни был, это будет какая-то из систем вооружений, которые она сама разрабатывала.

Не в первый раз уже она прокляла собственную добросовестность.

Она с трудом воспользовалась бинокуляром скафандра и стала обшаривать звездное небо в том направлении, откуда пришел луч радара. Сначала она видела только звезды да черноту, но затем возник и корабль — маленький светящийся уголек, неуклонно с ней сближавшийся.

— Это не амарантянские дела, верно? В этом мы согласны?

— Ты имеешь в виду гемму?

— А черт ее знает, что это такое. И еще я уверен, что уж этот свет явно обязан своим появлением не им.

— Согласен. Он, разумеется, не их рук дело, — Силвест только теперь стал понимать, как он рад присутствию здесь Кэлвина, каким бы иллюзорным оно ни было. И не имеет значения, что это всего лишь обман. — Чем бы ни были обе эти штуковины и в чем бы ни была их связь друг с другом, амарантяне их только нашли.

— Полагаю, ты прав.

— Может, они даже не понимали, что такое они нашли, во всяком случае не до конца. Однако по той или иной причине они окружили эти предметы оболочкой, спрятали их. Почему-то пришлось спрятать это дело от всей остальной вселенной.

— Из ревности?

— Все может быть. Только это предположение не объясняет предупреждения, полученного нами, когда мы сюда добирались. Разве не может быть, что амарантяне скрыли эти предметы в виде одолжения всему живущему? Уничтожить их они не могли, увезти куда подальше — тоже.

Силвест задумался.

— Тот, кому первоначально принадлежали эти вещи, явно хотел привлечь к ним внимание, раз оставил их болтаться вокруг нейтронной звезды. Как полагаешь?

— Используя ее как наживку?

— Нейтронные звезды — штука не такая уж редкая, и все-таки это экзотика, особенно для цивилизации, только недавно достигшей стадии космических полетов. С известной гарантией можно предположить, что амарантяне обязательно заглянут сюда, хотя бы из чистого любопытства.

— Но они ведь не были последними, да?

— Нет. Не думаю… — он перевел дыхание. — Ты не считаешь, что нам следует уйти отсюда, пока еще есть время?

— С точки зрения разума — да. Такого ответа с тебя хватит?

И они пошли дальше.

— Давай сначала приблизимся к Свету, — сказал Кэлвин несколькими минутами позже. — Хотелось бы взглянуть на него поближе. Мне кажется — может, это звучит глупо, — мне кажется, что он более загадочен, чем тот, другой, предмет. И если я должен умереть за право рассмотреть какую-то из этих вещей, то пусть это будет Свет.

— Я чувствую то же самое, — отозвался Силвест.

Он уже начал выполнять то, что предложил Кэлвин, как будто сам этого желал. Сказанное Кэлвином было верно, в необычайности Света было нечто глубинное, нечто древнее, нечто необъяснимое. Силвест не мог выразить свои чувства в словах или даже уяснить их для себя, но теперь они вырвались наружу, и он знал, что они верны. Именно Свет был тем, к чему им следовало идти.

Текстура света была серебристой. Сверкающая щель в реальности, одновременно и яростная, и спокойная. Приближаясь к ней, стремительная — правда, сейчас неподвижная — гемма, казалось, уменьшалась в размерах. Ровное жемчужное сияние окружало скафандр. Силвест подумал, что оно должно было бы повредить его зрению, но не ощущал ничего, кроме теплоты, да еще чувствовал, как медленно растет у него способность понимать. Постепенно он потерял из виду и остальной зал, и гемму, теперь его обволакивала метель из серебра и белизны. Но страха он не испытывал. Чувства опасности — тоже. Только смирение, но смирение радостное, идущее изнутри. Медленно, точно подчиняясь волшебству, его скафандр стал обретать прозрачность, серебристое сияние сочилось сквозь него, потом оно коснулось кожи Силвеста, а там проникло и глубже — в плоть и кости.

Это было не совсем то, чего он ждал.

Потом, когда к Силвесту вернулось сознание (вернее, когда он спустился к нему, ибо в тот момент ему представлялось, что он находится над сознанием), у него осталось лишь ощущение понимания всего сущего.

Теперь он снова был в зале, на довольно значительном расстоянии от белого Света, но все еще внутри описываемой геммой орбиты.

Теперь он знал.

— Ну, — сказал Кэлвин, и голос его был столь же неожиданен и неуместен в тишине этого зала, как был бы рев трубы. — Ничего себе был экспериментик, а?

— Ты… испытал то же, что и я?