Космическая странность - [35]

— Все равно куда. Сейчас надо просто удрать из-под удара.

Это произнес голос Дениса, но чья голова — его или кскривсы — это подумала, я бы не смогла сказать.

Человеческий палец ткнул в экран, на котором сразу выделилась только одна точка, остальные же пропали.

Точка пульсировала, приближаясь. Больше ничего не происходило.

В искусственном свете космического аппарата Денис выглядел бледным и напряженным.

— Ты что, тоже на это купился? — осторожно спросила я, хотя подозревала, что его подконтрольное кскривсе состояние может исключать возможность общения со мной.

Однако он спокойно переспросил:

— Купился?

— На сказку! — объяснила я. — Ты же все знаешь. Это ты посоветовал мне ее сочинить. Никакие «дети звезд» не поддерживали со мной связь, о самом их существовании я узнала случайно…

— «Дети звезд» тут ни при чем. Ася, подыши ровно, возьми себя в руки и посмотри правде в глаза. Ты не человек.

Голос Дениса был лишен всяких эмоций: он боялся нарушить возникшую между ним и кскривсой ментальную связь. Точка на экране разрослась во всю его ширину, достигла границ, и экран погас.

«Всё», — сообщил Дикое Сердце Из Лесной Чащи. — «Мы в канале. Когда выйдем, корабль это покажет. Можно отдохнуть».

Денис последовательно коснулся двух небольших пластин, слегка возвышавшихся над пультом, и аппарат перестал дрожать. Очень легкая вибрация осталась лишь под полом — наверное, так обеспечивались привычная гравитация и давление.

— Как это не человек?! — сразу взорвалась я. — Мне до человека не хватает только слезных желез — неужели это важно?!

Денис повернул ко мне лицо с выражением недоверия и восхищения одновременно.

— У тебя нет слезных желез?.. Аська… ты как анатомию Балыгиной сдала?

Я настолько растерялась от упоминания биологички, показавшегося крайне неуместным в открытом космосе, что серьезно ответила:

— Я еще не сдавала.

— Это видно. Ко второй переэкзаменовке уже знала бы, что слезные железы работают у людей постоянно, а не только во время плача, они увлажняют переднюю поверхность роговицы, и без них человеческие глаза не могут функционировать. У тебя не просто не хватает слезных желез — у тебя глаза устроены не так, как человеческие! И это точно не единственная твоя странность.

— А… что еще? — в ужасе спросила я, будучи не в состоянии заставить себя обдумать даже первый довод Дениса.

— Волосы.

Увидев, что я не понимаю, о чем речь, он только вздохнул.

— Ты никогда не анализируешь свои бои, да? И никогда не удивлялась, что никто не пытается схватить тебя за твою наглую косу… прием-то как мир старый. Так вот — пытаются. Но в бою твои волосы превращаются в оружие, они становятся жесткими, как стальные струны, и сдирают мясо с рук всякого, кто к ним притрагивается. Даже сквозь перчатки.

Так вот почему у меня иногда просят продать или подарить прядь волос! Сдирают мясо… Бр-р! Этого я не знала.

— Что еще: ногти, кожа?

— Про ногти ничего не могу сказать, а кожа…

Он посмотрел на меня так, что я сразу вспомнила маленькую пещерку на Острове, где мы однажды вечером зализывали свои раны. О моей коже ему есть что сказать.

И он сказал:

— Очень близка к человеческой. Давай, я больше не буду перечислять твои странности, а ты попробуешь вспомнить момент своего рождения. Постарайся. Это возможно, я смог. Память преподнесет тебе еще много сюрпризов.

Спорить с Денисом было бессмысленно. Он часто оказывался прав. И теперь тоже — память о моменте появления на свет должна прояснить всю эту путаницу с моей расовой принадлежностью. Только как это сделать?

— Перебирай последовательно события жизни, связанные с твоей семьей, начиная от недавних к все более ранним, — подсказал Денис.

Семья. Последнее, что с ней связано — документы, которые я показывала паспортистке, подавая заявление на паспорт. Свидетельство о рождении с выразительным прочерком в строке «Отец». У Димы и Тимы в свидетельствах стояли такие же прочерки, и никто из нас не удивился, впервые увидев эти документы: мы родились задолго до того, как родители поженились, и мама посчитала ниже своего достоинства как сочинять имя-отчество воображаемого отца, так и указывать их настоящего без его на то желания. В свидетельствах о рождении нашей фамилией значилась мамина девичья. Об изменении фамилии на отцовскую говорил следующий документ, пришпиленный к основному канцелярской скрепкой, и вот он-то у меня и братьев оказался разным: у Димы и Тимы это были свидетельства об установлении отцовства, а у меня — о перемене фамилии. И выданы они были в разное время: Диме и Тиме через год после рождения, когда папа, вернувшись из рейса, обнаружил прибавление в семье своей любимой женщины, а мне — только через три года, когда родители зарегистрировали брак, и мама взяла папину фамилию. По документам я так и осталась безотцовщиной, мама лишь поменяла мне фамилию на свою нынешнюю.

— Папа меня не признал, — зайдя в тупик, сказала я вслух.

Денис не сдержал усмешки. Действительно, учитывая, что мы с Димой и Тимой — близнецы, картинка получается анекдотическая. Впрочем, он сразу стал серьезным.

— В Солнечном Берегу всем известна фишка капитана Тигора на счет его «чисто мужского рода». И все же своего собственного ребенка он бы признал, не только если бы он оказался девочкой, но даже и чертом лысым.