Космическая опера - [23]

Он вернулся на флаер, который тут же поднялся в воздух и полетел на север.

— Как жаль, что он пропустит оперу, но, полагаю, здесь уж ничем не поможешь, — сказала дама Изабель. — А теперь внимание, это касается всех! Нигде нельзя использовать слово "пещера". Мы заменяем его на слово "пустыня".

— Но какая разница? — поинтересовался Герман Скантлинг. — Мы поем на немецком языке, которого никто из местных жителей даже не слышал.

Дама Изабель заговорила с той мягкостью, которая должна была предупредить ее подчиненных о последствиях:

— Наша главная цель, мистер Скантлинг, лежащая в основе всего, это — правдивость. Если декорации на сцене изображают пустыню, а это уже сделано, и вы будете петь про подземелье, пусть даже на немецком, то это будет звучать очень фальшиво. Я ясно все объяснила?

— Произошла замена, — прорычал басом Отто фон Ширап. — "Пещеры" на "пустыню".

— Вы должны сделать все возможное, чтобы произвести приятное впечатление, — произнесла дама Изабель, и на том назидания закончились.

Приближалось время спектакля. Музыканты уже собрались в оркестровой яме, сэр Генри Риксон занял место дирижера и быстренько пролистал партитуру. В сопровождении недовольных высказываний, выдавленных сквозь зубы проклятий и вздохов отчаяния шкуры бизантьяров были переделаны на костюмы и, насколько это было возможно, подогнаны под участников представления.

Без пяти три дама Изабель вышла наружу и посмотрела на равнину.

— Наша аудитория, определенно, должна уже быть в пути, — сказала она Бернарду Биклю, — надеюсь, никакого непонимания относительно времени у нас не произошло.

— Чертовски жаль, что Больцена так не вовремя вызвали, — заметил Бикль. — Может быть, кьянты ждут, что кто-то должен их сюда привести или что-то в этом роде. По рассказам Больцена, они выбираются на равнину с большой опаской и неохотой.

— Вы правы. Так может быть, вы, Бернард, сходите к пещерам и посмотрите, что там случилось.

Бикль нахмурился, подул себе в усы, и, так и не найдя подходящей отговорки, он покорно направился в сторону поселения. А дама Изабель вернулась за кулисы, чтобы убедиться в том, что все идет своим чередом. Но, зайдя туда, она лишь покачала головой. Где то достоинство, та легкая элегантность, которую она так хотела увидеть? Наверно, глупо было искать это здесь, среди рассерженных теноров, сопрано и басов. Вместо изящества здесь царил бедлам: у некоторых шапка была только на одной голове, другие умудрились засунуть в каждый рукав плаща по две руки, третьи закидывали лишние руки через плечо. Дама Изабель развернулась на каблуках и вышла.

Через четверть часа к ней зашел Роджер и объявил, что вернулся Бернард Бикль вместе с бизантурами.

— Великолепно! — воскликнула дама Изабель. — Роджер, будь так добр, пойди в зал и помоги всем рассесться. Но помни, чем длиннее у кьянта шарф, тем выше его положение в обществе.

Роджер согласно кивнул и побежал доказывать, что может быть полезным. Появившийся Бернард Бикль доложил:

— Они уже были в дороге, просто шли несколько обходным путем, поэтому, наверное, и задержались. Я притащил их за собой, и вот они здесь!

Дама Изабель Посмотрела сквозь глазок в занавесе и увидела, что действительно почти весь зал заполнен бизантурами. В своем большинстве они выглядели еще более дикими и не похожими на людей, чем вчерашние. Их вид вызывал даже некоторую тревогу. Несколько мгновений дама Изабель колебалась, потом вышла из-за занавеса к рампе и произнесла вступительное слово:

— Леди и джентльмены! Я приветствую вас в стенах нашего маленького театра. Сейчас вы услышите оперу "Фиделио", которую написал один из самых замечательных наших композиторов Людвиг ван Бетховен. Мы привезли вам эту программу в надежде, что после нее некоторые из вас заинтересуются великой земной музыкой. А сейчас, так как я не уверена, что вы меня хорошо понимаете, я умолкаю, и пусть музы ка скажет сама за себя. Итак, "Фиделио"!

Сэр Генри Риксон взмахнул палочкой, и зал наполнился музыкой.

Дама Изабель спустилась со сцены и, остановившись у входа в зал, вслушалась в увертюру. Ах, как великолепно звучала она здесь, на Сириусе! Как трогательно этот величественный дух, эта седьмая сущность земной цивилизации пропитывала атмосферу чужой планеты, проникала в души этих загадочных и непритязательных существ! Затронет ли их услышанное, поднимет ли над их каменным существованием, донесет ли до них хотя бы десятую часть красоты и возвышенности земного музыкального наследия? Какая жалость, думала дама Изабель, что она так никогда и не сможет ответить на этот вопрос с уверенностью.

Увертюра закончилась, поднялся занавес, и начался первый акт. Марселлина и Жакинно, одетые в бизантьярские шкуры, пели о любви и страсти, стараясь для необычной аудитории. На сцене эти экстравагантные костюмы выглядели совсем не так ужасно, как за кули- сами. В общем, все шло замечательно.

Но тут появился Дайрус Больцен с помощником. Дама Изабель издали махнула им рукой и вышла встретить их возле трапа.

— Чертовски сожалею, что все так произошло, — запыхавшись, сказал комендант. — У меня не было времени предупредить вас, что сегодня они не придут. Они слишком осторожны.