Космическая чума - [43]

Само собой, не всегда ко мне относились как к желанному и любимому члену их компании. Конечно, нет, и насколько подсказывали их чувства, ни один из них не проявлял симпатии к моему бедственному положению. Они смотрели на это, как на рождение или воспитание.

В моей комнате поместили еще одного человека такого же возраста. Он поступил за день до меня с ранней стадией заражения в кончике пальца. Он шел, если прикинуть, на три восьмых дюйма впереди меня, и ни о чем не тревожился. Он был одним из их последователей.

– Как вы вышли на них? – спросил я.

– Я и не искал, – сказал он, потирая больной палец. – Они сами связались со мной.

– Да?

– Конечно. Я крепко спал, даже без сновидений, когда кто-то постучал во входную дверь. Я вскочил с постели и сразу же понял, что к чему. Было три часа утра. На пороге стоял парень с извиняющимся выражением на лице.

– Вам письмо, – сказал он.

– Неужели нельзя было подождать до утра? – проворчал я в ответ.

– Нет – ответил он. – Это очень важно. Пришлось его впустить. Он не стал терять времени даром. Не успев войти, он указал на металлический торшер в углу и спросил, сколько я за него дал. Я ответил. Тогда этот субчик смахивает в два приема все с журнального столика, прыгает в угол, хватает торшер и сбивает металлическую трубу замысловатой закорюкой, даже не улыбнувшись.

– Мистер Мулени, – спрашивает он меня, – вам хотелось бы стать таким же сильным?

Я не стал крутить вокруг да около. Сказал сразу честно и прямо. С трех до пяти тридцати мы занимались игрой в вопросы и ответы, будто заполняя тестовую таблицу. В шесть часов я собрался и отправился сюда.

– Да ну? Прямо так сразу? – спросил я мистера Мулени.

– Конечно, сразу, – ответил он.

– И что же дальше?

– Завтра меня везут на обследование, – сказал он. – По-видимому, поскольку они собираются начать обследование, прежде чем инфекция достигнет сустава, или я лишусь его вообще. Он задумался, созерцая меня, (насколько я понял, он тоже был эспером). – Вас отвезут через пару деньков. Потому что ваш указательный палец длиннее моего большого пальца.

– А что за обследование? – спросил я.

– Этого я не знаю. Я пробовал прощупать насчет обследования, но оно проходит где-то далеко отсюда. Здесь что-то вроде предварительного бокса. Полагаю, они знают, как и с чего начинать.

Он глянул на меня. Несомненно, он был осведомлен о моей участи.

– В шахматы? – спросил он, внезапно сменив тему разговора.

– Почему бы и нет? – усмехнулся я.

Правда, мои мысли были далеко. Он разбил меня в трех из четырех партий.

Я улегся около одиннадцати и, к моему удивлению, тут же заснул. Должно быть, они что-то подмешали мне на сон грядущий. Я очень хорошо себя знаю и уверен, что не смог бы сомкнуть глаз, если бы они не подсыпали снотворное. Это выбило меня из колеи на всю ночь, пока не стукнуло семь. Утром я проснулся живой и здоровый.

А мистер Мулени исчез, и больше я его не видел.

В полдень или около того кончик указательного пальца на моей левой руке стал твердый, как камень. Я мог прищемить его дверью или прижечь сигаретой. У меня появилась дурацкая привычка чиркать об него спички, между делом прощупывая твердую плоть. Я несколько оправился от удара, но не намного.

К тому же, к этому времени слабый зуд изменился. Сами знаете, как достает такой зуд. Но иногда он может быть даже приятен. Словно легкое жжение после долгого купания в соленой морской воде и высыхания на жарком солнце, когда по телу идет легкое покалывание, будто заново родился. Это совсем не то, что копошится какая-то букашка. От него хочется нырнуть еще раз вместо того, чтобы выскребать назойливое насекомое своими клешнями. Чесотка в пальце была на удивление приятной. Я мог с остервенением скрести твердый как сталь сустав пальцами другой руки. Но теперь зуд сменился жгучей ноющей болью.

Моего восприятия явно не хватало, чтобы отчетливо прощупать структуру мекстромовой плоти, но оказалось вполне достаточно, чтобы сообщить мне о том, что ползущий кошмар достиг конца первой фаланги. Поэтому, наверное, и появилась жгучая боль. Следовательно, если никто мне не поможет, я лишусь кончика своего пальца. Никто не явился, чтобы успокоить мою боль и утешить мой разум. Они бросили меня на произвол судьбы. Я провел время с полудня до трех часов, прощупывая кончик пальца, будто никогда не видел его прежде. Он был твердым как камень, но удивительно податлив, когда я сильно надавливал на его поверхность. Он двигался, сгибаясь под моими руками. Его ноготь напоминал обломок каленой стали. Я не мог согнуть ноготь ни рукой, ни ударом, ни зубами. Он оставлял неприятное ощущение куска металла и напоминал, что для старых зубов он слишком твердый орешек. Я попробовал подцепить ногтем металлическую стойку, вогнав его в трещину между железной трубкой и ножкой стола. Мне удалось расширить трещину, но тело воспротивилось, обессилев и отказавшись служить противовесом на крошечном рычажке, которым был мой ноготь. Интересно, какими пилочками они наводят свой маникюр?

В три тридцать дверь в комнату отворилась, впустив мистера Фелпса с сердечной улыбкой на устах.