Кошмар - [6]

"Very well."	- Хорошо-с.
A silence followed.	Наступило молчание.
Father Yakov threw furtive glances at the partition wall, smoothed his hair, and blew his nose.	Отец Яков пугливо покосился на перегородку, поправил волосы и высморкался.
"It's wonderful weather, . . ." he said.	- Погода чудесная-с... - сказал он.
"Yes.	- Да.
I read an interesting thing yesterday. . . . the Volsky Zemstvo have decided to give their schools to the clergy, that's typical."	Между прочим, интересную я вещь прочел вчера...
Kunin got up, and pacing up and down the clay floor, began to give expression to his reflections.	Вольское земство постановило передать все свои школы духовенству.

"That would be all right," he said, "if only the clergy were equal to their high calling and recognized their tasks.	Это характерно. Кунин поднялся, зашагал по глиняному полу и начал высказывать свои соображения. - Это ничего, - говорил он, -лишь бы только духовенство стояло на высоте своего призвания и ясно сознавало свои задачи.
I am so unfortunate as to know priests whose standard of culture and whose moral qualities make them hardly fit to be army secretaries, much less priests.	К моему несчастью, я знаю священников, которые, по своему развитию и нравственным качествам, не годятся в военные писаря, а не то что в священники.
You will agree that a bad teacher does far less harm than a bad priest."	А вы согласитесь, плохой учитель принесет школе гораздо меньше вреда, чем плохой священник.
Kunin glanced at Father Yakov; he was sitting bent up, thinking intently about something and apparently not listening to his visitor.	Кунин взглянул на отца Якова. Тот сидел согнувшись, о чем-то усердно думал и, по-видимому, не слушал гостя.
"Yasha, come here!" a woman's voice called from behind the partition.	- Яша, поди-ка сюда! - послышался женский голос из-за перегородки.
Father Yakov started and went out.	Отец Яков встрепенулся и пошел за перегородку.
Again a whispering began.	Опять началось шушуканье.
Kunin felt a pang of longing for tea.	Кунина защемила тоска по чаю.
"No; it's no use my waiting for tea here," he thought, looking at his watch.	"Нет, не дождусь я тут чаю! - подумал он, глядя на часы.
"Besides I fancy I am not altogether a welcome visitor.	- Да кажется, тут я не совсем желанный гость.
My host has not deigned to say one word to me; he simply sits and blinks."	Хозяин не соблаговолил со мной и одного слова сказать, а только сидит да глазами хлопает".
Kunin took up his hat, waited for Father Yakov to return, and said good-bye to him.	Кунин взялся за шляпу, дождался отца Якова и простился с ним.
"I have simply wasted the morning," he thought wrathfully on the way home.	"Даром только утро пропало! - злился он дорогой.
"The blockhead!	- Бревно!
The dummy!	Пень!
He cares no more about the school than I about last year's snow. . . .	Школой он так же интересуется, как я прошлогодним снегом.
No, I shall never get anything done with him!	Нет, не сварю я с ним каши!
We are bound to fail!	Ничего у нас с ним не выйдет!
If the Marshal knew what the priest here was like, he wouldn't be in such a hurry to talk about a school.	Если бы предводитель знал, какой здесь поп, то не спешил бы хлопотать о школе.
We ought first to try and get a decent priest, and then think about the school."	Надо сперва о хорошем попе позаботиться, а потом уж о школе!"
By now Kunin almost hated Father Yakov.	Кунин теперь почти ненавидел отца Якова.

The man, his pitiful, grotesque figure in the long crumpled robe, his womanish face, his manner of officiating, his way of life and his formal restrained respectfulness, wounded the tiny relic of religious feeling which was stored away in a warm corner of Kunin's heart together with his nurse's other fairy tales.	Этот человек, его жалкая, карикатурная фигура, в длинной, помятой ризе, его бабье лицо, манера служить, образ жизни и канцелярская, застенчивая почтительность оскорбляли тот небольшой кусочек религиозного чувства, который оставался еще в груди Кунина и тихо теплился наряду с другими нянюшкиными сказками.
The coldness and lack of attention with which Father Yakov had met Kunin's warm and sincere interest in what was the priest's own work was hard for the former's vanity to endure . . . .	А холодность и невнимание, с которыми он встретил искреннее, горячее участие Кунина в его же собственном деле, было трудно вынести самолюбию...
On the evening of the same day Kunin spent a long time walking about his rooms and thinking. Then he sat down to the table resolutely and wrote a letter to the bishop.	Вечером того же дня Кунин долго ходил по комнатам и думал, потом решительно сел за стол и написал архиерею письмо.
After asking for money and a blessing for the school, he set forth genuinely, like a son, his opinion of the priest at Sinkino.	Попросив денег для школы и благословения, он, между прочим, искренно, по-сыновьи, изложил свое мнение о синьковском священнике.
"He is young," he wrote, "insufficiently educated, leads, I fancy, an intemperate life, and altogether fails to satisfy the ideals which the Russian people have in the course of centuries formed of what a pastor should be."