Кошки в тигровой шкуре - [41]

— Дурак! Я ради тебя! — шепнула Клавдия и привстала.

— Вот я вижу, женщина во втором ряду (во втором ряду сидели семьи вторых замов) не боится экспериментов? — сказал Рубен и протянул Клавдии Ивановне руку с массивным перстнем.

Фокусник предложил Клаве залезть в довольно большой деревянный ящик, обитый внутри красным бархатом.

Клава уселась на дно ящика и помахала присутствующим рукой.

Раздались редкие хлопки, а председатель горисполкома сказал:

— Это по-нашему!

— А то! — с вынужденной гордостью за жену ответил начальнику Шульга. — Коня на скаку остановит.

Рубен закрыл крышку, поводил над ящиком руками, открыл крышку. Из-под нее вылетели опять-таки голуби. Рубен предлагал, чтобы для разнообразия из ящика выскакивали кролики, но ответственный за праздник сказал, что кролики символизируют неизвестно что, а голуби — известно.

Фокусника сменил детский танцевальный ансамбль, потом был вокально-инструментальный коллектив с песней на стихи Маяковского, затем поэты из студии комбайнового завода «Лазорик» прочитали собственные произведения.

Про Клаву все забыли. Кроме Владимира Станиславовича.

Не дождавшись окончания праздника, Шульга отправился искать жену за кулисы. Женщины нигде не было. Вместе с ней исчез и Рубен.

Клава вернулась поздно вечером с загадочной улыбкой на устах.

— Ты где была? — строго спросил Владимир Станиславович.

— Не помню, Володя.

— А как в ящик залезла, помнишь?

— Это помню, а что было потом — хоть убей.

— Успею еще, — сказал Шульга и отправился спать.

Через несколько дней второй заместитель председателя горисполкома, вернувшись домой, обнаружил у себя в прихожей огромную кепку — такие кепки тогда называли аэродромами. От неожиданности Шульга даже забыл закрыть входную дверь.

Шульга осторожно взял в руки «аэродром». Под фуражкой оказался кролик, он посмотрел на человека одним глазом и выскочил в незакрытую дверь.

— Клава, это еще что такое? — крикнул из прихожей Шульга, однако на его вопрос никто не ответил.

Встревоженный Владимир Станиславович вошел в комнату — с аэродром в руке — и увидел, что Клава в его импортном спортивном костюме и — почему-то в коньках — стоит на новом полированном столе, за который отдали триста рублей.

— Поцарапала весь стол, — Владимир Станиславович не нашел других слов в столь странной ситуации.

— Мне надо тренироваться, скоро чемпионат мира по фигурному катанию, — сказала Клавдия. — А вас, мужчина, кто пустил в ледовый дворец? Вы мой новый тренер? Как вас зовут?

— Володя, — растерялся Шульга.

— Не знаю такого. А я — Ирина Роднина. Для друзей — просто Ира.

Шульга задумался.

— Ты никакая не Ира, ты Клава, Клава, Клава, запомни это. Это говорю тебе я — председатель комитета по физкультуре и спорту СССР, — в голосе Владимира Сергеевича появилась начальственная сталь, он ударил кулаком по столу и продолжил на повышенных тонах. — Ты не достойна звания советского спортсмена. Я тебе объявляю выговор с занесением в личное дело.

— Почему? — теперь растерялась Кочерга. — Я же чемпионка мира. Я приношу стране миллионы долларов.

— Ты испортила единственный каток с искусственным льдом в Советском Союзе. На нем могли тренироваться начинающие спортсмены, — вздохнул Шульга и протер поцарапанную поверхность стола кепкой-аэродромом. — А теперь ледовый дворец придется закрыть.

Клава слезла со стола и заплакала.

В общем, Кочергу положили на месяц в госпиталь — на профилактику, но и потом женщина время от времени то впадала в уныние и плакала, то называла мужа Рубеном, а когда по радио звучала какая-нибудь цыганская мелодия, пыталась имитировать движения фигуристок — облокотившись на стул и бесстыдно прогнувшись.

— Клава, у тебя нет совести, — вздыхал в такие моменты Владимир Станиславович.

Эту историю Шульга не стал предавать огласке, тем более, что Рубена и так посадили в тюрьму — обнаружилась недостача кроликов и голубей.

Шульга даже хотел развестись с женой, но в горисполкоме сказали, что лучше погодить с этим делом, так как намечается поездка в Болгарию, а холостых и разведенных туда не возьмут…

39. Кочерга возвращается на родину

Дождавшись утра, Владимир Станиславович Шульга позвонил своему единственному другу — бывшему персональному водителю. Водителя звали Иваном. Это был огромный мужчина, который покупал себе одежду в магазине «Богатырь». Так что, когда он садился в автомобиль, его седая голова упиралась в потолок.

Уйдя на пенсию Иван занялся частным извозом — купил желтый мерседес 1977 года выпуска.

— Вечная машина. Такая была у Высоцкого, а мне очень нравятся его песни, — объяснял Иван свой выбор пассажирам, если последние спрашивали:

— Ну что, отец, как думаешь, до вокзала доедем?

Время от времени Иван заходил в гости к Шульге — вспомнить молодость. Владимир Станиславович и его бывший персональный водитель вспоминали свою молодость уже неоднократно, поэтому их посиделки для непосвященного человека выглядели странно — мужчины понимали друг друга с полуслова.

— А помнишь, Станиславович, — Иван поднимал вверх указательный палец.

— Ну, Вань, разве такое забудешь, — смеялся Шульга.

— А вот еще был случай…

— Помню, Вань. Это была фантастика.