Кошки не всегда молчат - [21]

Ирма уложила сына на диван и уже кричала в телефон:

– Ню Сандвиксвьен, семьдесят восемь! Молния ударила в дерево, пострадал ребенок! Да, да! Жив! Умоляю, быстрее! Да, я поняла!

Она опустилась на колени возле дивана, просунув правую руку под лопатки сына, а левой зажав ему нос. Голова Улафа запрокинулась, рот открылся, и Ирма вдохнула ему воздух. Грудь мальчика приподнялась, и опустилась, когда мать оторвалась от его рта.

– Ри, намочи полотенце холодной водой и сюда! – выдохнула она.

Рике побежала на кухню, и вернулась с мокрым полотенцем. Ирма положила его Улафу на лоб, и еще несколько раз выдохнула ему в рот, одновременно надавливая правой рукой на грудь сына.

На улице послышалась сирена скорой.

Рике впустила врачей. Осмотреть мальчика им хватило нескольких секунд.

– Отойдите! – приказала Ирме подтянутая женщина средних лет. Медики открыли принесенный ими чемоданчик. Смуглый высокий брюнет подвинул стол к дивану, поставив на него чемодан, а женщина достала два металлических диска с ручками. От них к чемоданчику тянулись закрученные в спираль толстые провода.

– Разряд! – бросила женщина. Смуглый парень нажал кнопку, и Улафа зримо тряхнуло.

– Еще разряд! – повторила женщина-медик. Мальчика снова тряхнуло, и он с громким хрипом сделал вдох.

– Есть сердцебиение! – торжествующе произнесла реаниматолог. – Вы мама? – повернулась она к Ирме.

– Да, я мама, – плачущим голосом отозвалась Ирма. По ее щекам катились крупные слезы.

– Поедете с нами. После поражения молнией необходима госпитализация. Где отец?

– Я сейчас позвоню, он на работе…

Доктор собрала чемоданчик, и смуглый парень унес его в машину. Улаф дышал, но еще не пришел в себя. Мачеха сбивчиво говорила по телефону.

– В машину! – скомандовала врач. Ирма подхватила сына на руки. Рике замерла в дверях, не зная, что делать.

– Жди папу, – обернулась к ней мачеха. – Он скоро приедет.

Рике молча кивнула. Больше она никогда не видела прежнего весёлого и активного брата. Домой вернулся, казалось, совсем другой ребёнок.

Улаф и Ирма провели в больнице два дня.

Вечером воскресенья Улле пришел в себя.

В понедельник Рике смотрела через окно палаты, как брат лежит на кровати, уставясь в потолок. К руке его тянулась трубка капельницы. Ирма сидела рядом в кресле, забывшись коротким сном.

– Врачи говорят, тяжёлое повреждение коры мозга, – тихо сказал отец, положив Рике руку на плечо.

– Он поправится?

– Никто не может обещать ничего опредёленного…

Ларс разбудил жену, отправив её вместе с Рике.

– Тебе нужно отдохнуть. Езжай домой, – просто сказал он.

Ирма послушалась, но вечером снова поехала дежурить у постели сына.

Утром во вторник осунувшийся Ларс Тьоре открыл калитку перед женой и Улле. Под глазами у Ирмы залегли черные тени.

Мать держала Улафа за руку, хотя шёл он сам. Мальчик двигался вяло, как бы нехотя. Глаза его, раньше живые и острые, все подмечающие, теперь блуждали из стороны в сторону, время от времени замирая на чем-то своём.

Рике подбежала к ним, и обняла Ирму и брата. Мачеха со всхлипом погладила ее по голове, а Улаф не обратил на сестру никакого внимания.

Он часто понимал, что ему говорят, послушно ел, ходил в туалет, хотя мог сходить и под себя. Изредка он «включался», и почти становился прежним Улафом. Почти… Но подавляющую часть времени мальчик пребывал в своем мире, причем никто даже не знал, есть ли он вообще, этот мир. В такие моменты, если его испугать, или даже просто случилась неожиданность – например, пища оказалась слишком горячей, то мальчик мог впасть в истерику надолго – кричать, брыкаться, прятаться. Или же – чаще – впадал в кататоническое состояние, похожее на кому. Он забыл, или ему просто стали неинтересны все его прежние увлечения. «Овощ», называли таких людей за глаза. И, хотя «овощ» ходил, и даже порой соображал, но из жизни он выпадал совершенно.

Начались хождения по врачам. Ездили в Дойчланд к светилам европейской медицины, а в Медицинском университете делали видеоконсилиум с докторами из Соединённых Государств.

Светила и профессора разводили руками. У Улафа диагностировали травматическое расстройство аутического спектра, но большего сказать не могли. Сам мальчик информации тоже не добавлял. Единственная надежда, говорили врачи, на то, что растущий организм со временем преодолеет последствия электрического шока и восстановит поврежденный мозг. Но надежда была слабой.

Ситуацию осложняло и то, что методы лечения аутизма, зарекомендовавшие себя, в случае Улафа не годились. Он продолжал ходить в свой садик неподалеку от школы Рике. Девочка отвозила туда брата, когда сама ехала на уроки.

Родители все меньше говорили о новых разработках в области преодоления аутических синдромов. Рике было так жалко брата, что порой она ночью ревела в подушку. А утром успокаивала себя – хорошо, хоть жив остался.

В Нордланде дети идут в первый класс в год своего шестилетия. Воспитатели садика рекомендовали оставить мальчика в подготовительной группе ещё хотя бы на год. Улучшение было маловероятно, но вдруг?..

2

Всё на свете было тканью.

Не какой-то там «тканью мироздания», придуманной людьми с богатой фантазией, а обычной тканью – сотканной из цветных нитей. Если присмотреться, видно было, что нити тоже сплетены из тончайших цветных ворсинок. Цвета были столь глубоки и насыщены, что казались реальнее всего остального, и было их столько, что не сосчитать.