Кошки-мышки - [8]

Впереди виднелся полуразрушенный павильон, испещренный черно-белыми пятнами. Ей уже случалось видеть такие, но некогда было вспомнить, что означают эти пятна. Кажется, раньше наверху были столовые с такими смешными названиями. Седой показал направление — и отряд стал спускаться по ступенькам. Кошка оглянулась и высоко над головой увидела картину. Изображенные на ней люди то ли охотились, то ли воевали. Фигуры людей были серыми, а иногда попадались красные пятна — цвет знамени Красной Линии, догадалась она, цвет крови. Красное на сером.

«Знаешь, что такое „красное на черном“?» — любил спрашивать ее Леха еще тогда, в прежней жизни. Леха был одним из тех, кто относился к ней терпимо. Конечно, он тоже мог и гадость сказать, и затрещину дать под настроение. Но иногда, особенно когда был немного пьян, ей перепадало от него что-нибудь вкусненькое — недоеденный кусок свиного шашлыка, горстка сушеных грибов. Он учил ее рисовать звезду одним росчерком уголька по стене, не отрывая руки, и задавал дурацкие вопросы: «А знаешь, что такое — „красное на черном“?»

Он вообще как будто зациклился на цветовых сочетаниях — очень любил придумывать странные пароли. Допустим, своим для входа на станцию полагалось говорить «Белый снег», а отзыв был «Серый лед». А на следующий день он уже изобретал что-то другое. Многие его терпеть не могли за это, но он стоял на своем. И однажды она слышала, как он отчитывал одного из сталкеров:

— Нет, ты мне правильно скажи пароль — тогда пущу.

— Леха, да ты что, спятил? Это ж я — Чирей.

— Знаю, что Чирей, а пароль назови.

— Ну, это… Вроде синее на зеленом?

— Нет, блин, золотое на голубом! Ну что за придурки? Простых вещей запомнить не могут!

Может, ему надо было стать художником, а из него получился бандит. Вполне вероятно, что художником был его отец, но Леха отца не помнил. Это сближало ее с ним. Впрочем, Леха, казалось, не сильно огорчался. Иногда, под настроение, он сообщал собутыльникам, что его папа — стакан портвейна. А мама, соответственно, — анархия. Те гоготали и говорили, что в таком случае ему прямая дорога на Войковскую, давно уже переименованную анархистами в Гуляй-Поле. Но Леха был не из тех, кого можно было куда-то отправить против желания.

Иногда Кошка даже пугалась его. Обычно Леха корчил из себя простецкого парня, что называется, душа нараспашку. Из одежды предпочитал черные спортивные штаны и черные же толстовки — видимо, чтоб грязь была не так заметна. Волосы в отличие от большинства он не остригал коротко, и они обычно неопрятными светлыми патлами свисали ему на плечи. Он уже начинал полнеть, при том что питались они все не сказать, чтоб хорошо. Уверял, что это у него так процессы в организме идут — капельку съест, и тут же лишний вес прибавляется. Лицо его нередко бывало опухшим от регулярного пьянства, глаза — как щелки, да к тому же он постоянно щурился. А еще была у него противная манера — вдруг замолкать посреди разговора и пристально, молча разглядывать собеседника до тех пор, пока тот не начинал нервничать. О чем Леха думал в это время — одному ему было известно. Но чужой страх явно доставлял ему удовольствие. Он любил ошиваться возле постовых, оглядывая всех входящих на станцию. Его иной раз так и называли — Леха Фейсконтроль. Иногда он, сощурив глаза, командовал часовому: «Вон у того, чернявого, документики как следует проверь». И ухмылялся, глядя, как начинает бледнеть один из челноков, как у него подкашиваются коленки.

А насчет того вопроса… Кошке очень хотелось сделать Лехе приятное, ответить правильно, но она не понимала, чего он хочет. Вот красное на белом — это кровь на снегу, она знает, видела. Или кровь на марлевой повязке — впрочем, хорошую марлю трудно было найти, для перевязок чаще использовались стиранные-перестиранные пожелтевшие тряпки. А что такое красное на черном, она с трудом представляла и потому молчала.

Правда ему, казалось, ее растерянность даже нравилась.

«Ничего-то ты не знаешь, — важно и снисходительно подытоживал Леха. — Ну что с тебя взять — мутантка!»

Прислушиваясь к звукам ночного города, Кошка подумала, что теперь она могла бы кое-что ответить ему. Может быть, красное на черном — это звезды Кремля, пылающие на ночном небе? Кошка видела их однажды — и, как ни странно, осталась жива. Конечно, перед выходом ее строго-настрого проинструктировали — не глядеть на кремлевские звезды. Но искушение было слишком сильным. Она подумала: «Можно ведь только разочек взглянуть. Я сумею. Я удержусь». Звезды словно переливались изнутри — кровавые отсветы на черном небе. И сразу — провал в памяти. Потом двое здоровых мужиков рассказывали, что им с трудом удалось удержать ее, а она отбивалась с неженской силой, вырывалась. Все же им удалось ее остановить — может, зря? Ну, отправилась бы она прямиком в Кремль, и съела бы ее засевшая там… — а хрен его знает, что там засело! — все равно она никому на целом свете не нужна. И вот странно — с ней ничего не сделалось до сих пор, а никого из тех, кто был с ней во время той вылазки, уже не осталось в живых — у сталкеров век короткий… Воспоминания прервал клекот, раздавшийся сверху, с крыши здания. Но ведь они еще не вышли из-под крыши, вряд ли хищник мог их видеть. Наверху послышалась возня, с крыши что-то упало и ударилось о землю в двух шагах от нее с глухим костяным стуком. Похоже, череп небольшого животного — а может, даже человеческий. Остальные члены группы стояли, прижавшись к ближайшей колонне. Лишь Сергей вдруг потянулся за упавшим предметом, но тут же передумал. Ему не так часто случалось выходить на поверхность, и чувствовал он себя неуверенно — постоянно боялся совершить ошибку. Подумать только, как все изменилось за двадцать лет! Он помнил — за Дворцом Молодежи, под крышей которого они сейчас находились, до Катастрофы располагался ухоженный парк, часть старинной усадьбы. Там были красиво подстриженные кусты и газоны, декоративные растения, причудливо вьющиеся дорожки, белки в клетке для детской забавы, а также еще какие-то птицы — фазаны, гуси. Был в парке и пруд с лебедями. Один из сталкеров рассказывал Сергею, в какие непроходимые джунгли превратился парк теперь, и какие ловушки подстерегают там зазевавшихся путников. Показывал и жуткий шрам, оставленный, по его словам, особо агрессивной и крупной белкой. Во что превратились лебеди и фазаны, Сергей даже спрашивать не стал. Не исключено, что именно один из них возился сейчас над ними на крыше, роняя им на головы остатки своего вчерашнего обеда. А еще, кажется, в усадьбе держали лошадей. Думать об этом не хотелось. Сергей постарался сосредоточиться на том, что находилось сейчас в поле его зрения.