Кошки и шпионы - [9]

И только мы решили снять наблюдение, как случилось это… Самое ужасное!

Глава шестая, в которой Мы становимся свидетелями убийства, но никто еще не догадывается, что это — убийство

Вода у пристани теплая и грязная. Но что делать, если мы не удовольствие получаем, а пытаемся раздобыть нужные сведения. Если ты не просто мальчик, а человек, расследующий дело о шпионаже, то даже купание для тебя — важная, секретная работа. Ну так вот. Купаемся мы, значит, вокруг нас плещется еще с десяток мальчишек и одна девчонка. Между прочим, даром, что девчонка — вниз головой ныряет лучше всех. Мы как бы невзначай расспрашиваем пацанов о том, о сем. Они ведь дети лодочников, живут около пристани, соседи Цаны. Но о ней, как назло, никто ничего не знает.

Тут эта пигалица — ныряльщица знаменитая — командирским тоном спрашивает:

— А вы что тут потеряли?

— Не твое дело. Тебе что — больше всех надо? Забыли ей доложить!

Тут девчонка заложила два пальца в рот да как свистнет! Честное слово, ничего подобного в жизни своей не видывал. И тут же пацаны окружили нас плотным кольцом.

— Ну чего собрались, будто на большой перемене? Мы завтраки не раздаем.

Пытаемся шутить, а сами чувствуем — намылят нам сейчас шею. К счастью, один мальчишка, которому мы дали стеклянный шарик, чтобы разговорить его насчет Цаны, отвел девчонку в сторону и что-то шепнул ей на ухо. Она успокоилась, отозвала свою ораву метра на три. Видим, о чем-то совещаются, но не уходим, ждем, что дальше будет. Потом ребята нам сказали, что этот бес в юбке — атаманша речных пиратов. Они, мол, смотрели один фильм про пиратский корабль, там всем заправляла баба. Вот и они себе выбрали старшого, как в том фильме. Ну-ну, каждый по-своему с ума сходит. Вернулись они к нам, спрашивают, что ищем. Мы им рассказали. Само собой, про шпионов — ни слова.

А девчонка говорит:

— Знаю я Цану. Она, между прочим, тут самая главная — каждый вечер поет перед микрофоном. Поет здорово — заслушаешься. Я несколько раз ходила в кафе, когда она выступала. Вот про лысого и про голубой грузовик ничего не знаю. А Цана в нашем дворе живет, и мама говорит, что лучшей соседки и желать нельзя. Только не пойму, чего она иногда плачет. Так заметно, прямо глаза опухают. Один раз вечером я ее на берегу видела, возле нашей лодки. Стоит, слезы глотает и шепчет: «Не буду больше!.. Не буду больше!..»

Это было уже кое-что. Чтобы закрепить новую дружбу, мы все вместе отправились купаться. Потом решили все же наведаться домой. Брюки натянули прямо на мокрые плавки, а майки взяли в руки. По дороге нам попалась бочка с известью. Мика обмакнул в нее палец и провел себе на лбу черту. Тогда и мы с Радойко сделали то же самое. Потом еще и еще. В общем, размалевали себя — ни дать ни взять индейцы в боевой раскраске. А потом сообразили, что заявляться в таком виде домой, пожалуй, не стоит. Вернулись на реку, все смыли.

Когда вышли на берег, солнце уже стояло в зените. Значит, самый полдень. Жара — нечеловеческая. На улице ни души, все по домам попрятались. Вдруг видим: по дороге около доков идет тетя Цана! В руках у нее красные судки, а сверху лежит что-то, замотанное в белую салфетку. И еще она несла арбуз. Издалека на него глянешь, и сразу видно, что арбуз отличный, даже перезрелый слегка. Она прошла совсем рядом с нами, стала заворачивать за угол, а мы все пялимся на нее с берега и никак не можем решить: последить за ней или заметит? И вдруг она как закричит, а арбуз покатился по дороге. Откуда выскочила эта машина? И как тетя Цана оказалась под ней? Она же шла по тротуару! Все произошло так быстро, что мы и понять-то толком ничего не успели. А машина на полном газу рванулась влево, вдоль реки, в противоположную от нас сторону. Правду сказать, мы на автомобиль-то и внимания не обратили, так нас потрясло происшедшее. С вами так не бывало? Надо куда-то бежать, что-то делать, звать на помощь, а ты стоишь как окаменелый от неожиданности, ни рукой, ни ногой двинуть не можешь. Сколько времени прошло, пока с нас спало это оцепенение — не знаю. А тетя Цана лежала на дороге и не шевелилась.

Вдруг откуда ни возьмись подбежал к ней какой-то человек. Тут и мы взяли себя в руки и тоже подскочили. Как она выглядела, рассказывать не буду — хватит того, что мы это пережили, зачем нервировать других?

— Похоже, ей уже ничто не поможет, — сказал мужчина. Откуда-то набежали люди. Все гомонили в один голос, и ничего нельзя было понять. Какая-то женщина заплакала. Ох и страшная эта штука, смерть! Нас кто-то попытался увести, но мы отпихивались и все время держались в первом ряду. Мы почувствовали, что для наших дел дальнейшие события тоже могут иметь значение.

Так мы стояли, пока не услышали звук сирены: сначала один, потом другой. Приехала милиция, за ней «скорая». Потом они что-то мерили на асфальте, заглядывали в ту улицу, на которую свернул автомобиль. Наконец, бедную Цану положили на носилки, и «скорая» уехала. А милиционеры остались, и один все ходил в толпе и расспрашивал, как выглядела машина. Тут люди приумолкли. Выяснилось, что ее-то как раз никто и не видел. А я сообразил, что для сыщика такой промах непростителен: я же просто обязан был как следует рассмотреть сбившую Цану машину и номер запомнить. Народ понемногу начал расходиться, и я посмотрел на Мику и Радойко. Мы все были взбудоражены, но с Радойко творилось что-то совсем невообразимое: он как-то дергался, без конца поворачивался то направо, то налево, то втягивал голову в плечи, будто хотел спрятаться от самого себя.