Кошки говорят «мяу» - [85]

— Ох, идиотка я, — Рыжая хлопнула себя ладонью по лбу. — Ну, и ладно, пускай остается. В кабинет пошел?

— Ага… Интересно, почему ему так кабинет приглянулся? А-а, там же шкаф раскрыт — я видел, он уже несколько раз туда залезал и возился с чем-то. Вот когда ты про песочек сказала, он…

Я вспомнил, как раскрылись глаза Кота, и мне опять стало как-то не по себе. Как-то они слишком распахнулись, словно… Сам не знаю. Словно, он удивился чему-то. Не неожиданному — нет, — а чему-то… Преждевременному. О чем он уже знал, но удивился тому, что мы знаем… Вернее, что знает Рыжая.

— Что — он? — нахмурилась Рыжая.

— Да нет… Ничего. Ну что, берем пивка и — вперед?

— Ага. Сейчас оденусь и ключи найду.

Пока она одевалась в спальне, я пошел пообщаться с Котом и сообщить ему, что мы уезжаем ненадолго. Он сидел в кабинете на подоконнике и смотрел на улицу. Окно кабинета выходило не на газон и стоянку перед домом, а на другую строну — я выглянул и увидел за высокой оградой какую-то стройплощадку. Почти пустую. Наваленные тут и там бетонные плиты, деревянные будки, небольшой кран… В общем, почти пустырь, как-то странновато расплывающийся сквозь стекло… Ну да, тройной стеклопакет.

— Мы скоро приедем, — сказал я Коту.

Он повел ухом, но не повернул головы и продолжал пристально смотреть на эту стройплощадку… или куда-то за нее. Я тихонько погладил его и почесал за ухом. Кот ответил любезным мурлыканьем, не отводя взгляда от пустыря. Странно, так пристально он обычно следит у меня из окна за воронами, а тут ничего нет и… Никого нет — виднеющаяся сквозь дымку стекла стройплощадка была совершенно пуста и неподвижна. Ни рабочих, ни птицы, ни ветерка, вообще никакого движения, даже солнца не было, хотя с другой стороны — в трех окнах столовой — оно только что играло бликами и «зайчиками» на жалюзях…

Рыжая окликнула меня из холла, я еще раз сообщил Коту, что мы скоро приедем, и вышел из кабинета. У двери я оглянулся — Кот сидел в той же позе. Я машинально окинул взглядом весь кабинет — одна зеркальная створка шкафа была открыта. Ладно, раз он любит там сидеть, пускай будет открыта. Надо бы поиграть потом с компьютером. Только аккуратненько — запомнить, как все лежало на столе и оставить в том же порядке, хотя…

Что-то на столе уже лежало иначе. Что-то уже сдвинулось, что-то чуть-чуть поменялось, или мне только кажется?

Я не очень-то обращал внимания, когда в первый раз зашел в эту комнату, не запоминал сознательно, но память на какие-то детали (как правило, совершенно ненужные) у меня почему-то такая же, как на печатный текст — мелочи сами зачем-то застревают в мозгу, а потом могут всплыть, совершенно неожиданно, через долгое-долгое время, когда я уже забуду их смысл, забуду главное, забуду, где и когда я это видел. Я помню какие-то кусочки витрин в каких-то магазинах так, словно они всю жизнь стояли у меня перед глазами, хотя давно забыл, где и когда я их видел… Ладно, пора двигать, Рыжей уже не терпится.

* * *

Через сорок минут мы лежали на песке. Солнце жарило прилично, вода была даже слишком теплая.

— Давай прикончим пиво, — сказал я, когда мы второй раз искупались. — А то нагреется.

— Давай, — кивнула Рыжая.

Я достал две банки из сумки и повернулся к ней. Она что-то рассматривала на песке.

— Чего ты там ищешь?

— Смотри… Похоже на огромную… Собаку!

Я подошел нагнулся и увидел… Действительно, ветерок или чьи-то шаловливые ручонки нарисовали на песке причудливый узор, напоминающий огромный отпечаток собачьей лапы. Собачьей, или… В общем, звериный. Только лапа у этой собаки, или еще кого-то, должна была быть толщиной в пару телеграфных столбов.

— Забавно… Все подушечки видны. Может, детишки играли.

— Может быть, — кивнула она и зябко передернула плечами.

— Замерзла? Долго в воде торчали…

— Да, нет, — она усмехнулась. — Я вдруг представила себе такого пса… Каково с таким повстречаться? Бр-р-р…

— Пес есть пес. Даже самый злобный. Держи, — я протянул ей банку пива. — Другое дело…

— Ну, да, — перебила она. — Все говорят, бродячие псы… Ну, бездомные, брошенные — бродят стаями и на людей нападают. Не слышал, что ли?

— Слышал. Это, правда, опасно, это — инстинкт стаи. А с одной собакой почти всегда можно договориться, — я открыл свою банку, слизнул пену и отпил глоток. — Для собаки, моя донна, человек — Бог. Не где-то там, высоко, — я ткнул банкой в небо, — а прямо здесь, живой Бог. И…

— У тебя когда-нибудь была собака? — вдруг спросила она.

— Да.

— Давно?

— Давно…

Я глянул на нее и… Вдруг не «иголочка» страха, а тупая и твердая игла засадилась мне куда-то поддых, а в мозгу, как ножом по стеклу, звякнул резкий и неприятный голос

(Ты лезешь в глубокую воду… а тебе это не нужно, поверь, совсем не нужно…)

который я узнал — я же сам переводил этот роман «Короля ужасов», и не успел я как следует испугаться этого наваждения, как… Оно исчезло. Совсем. Не оставив ни страха, ни следа от страха. А я…

Я уставился прямо перед собой, на желтый песок. Не совсем желтый, а серовато-желтый, как…

* * *

… как кирпичная стена с вбитыми в нее железными крючьями — перед зданием одного НИИ, где я работал лаборантом двадцать с лишним лет назад, вернее, перед тем крылом внутри огороженной территорией этого НИИ, где размещался виварий. В виварии жили собаки. А я выводил их гулять — такая работа была. Выводишь четырех псов из клеток, привязываешь к крючьям на стене, пока они топчутся там, моешь клетки, потом заводишь их обратно и берешь следующую четверку.