Кошки говорят «мяу» - [49]
— Перестань, щекотно, — она убрала ногу и села на кровать. Я взял у нее открывашку, открыл обе бутылки, привстав, поднес одну ко рту и сделал большой блаженный глоток. Она точно повторила это со второй бутылкой.
Она любила пиво, здорово любила выпить и хорошо пожрать, любила сладкое, острое, мучное и прочее, брезгливо фыркала при слове «диета», но назвать ее толстой мог только любитель скелетов. Нет тощей ее тоже не назовешь, есть за что взяться, но чтобы в ее годы так беззаботно пить и жрать и оставаться в такой форме, нужны неслабые физические нагрузки, и пожалуй, без тренажеров… Я глянул на Кота, тот знающе облизнулся, склонил голову и слегка покогтил кресло. Я сделал еще один большой глоток пива и кивнул ему.
Он, кончено, был прав — она здорово любила трахаться.
— У меня, правда, нечего жрать.
— У меня — полно. Я столько вчера наготовила…
— Ты же без сумки.
— А на хрена мне сумка? — она сделала еще глоток и резко откинулась на спину, двинув мне затылком мне по ребрам и разметав свои короткие, на мгновение полыхнувшие в солнечном луче, рыжие патлы по моему животу. — Все — дома.
— У тебя дома?
— Да-а-а, — она потерлась носом о мою грудь и фыркнула. — Надо же, седой волос. Да, ты у нас ста-а-ренький, — ее рука очутилась у меня на ляжке и двинулась выше, — а может, ты у нас еще и ма-а-а-ленький…
Я поймал ее руку, удержал на месте и спросил:
— Ты меня к себе ужинать приглашаешь?
— И за-а-втракать. А в перерыве — спа-а-атоньки. А еще — в перерывах, — она резко перевернулась, привстала, уперлась ладонями мне в грудь, рассмеялась и подмигнула, — тра-а-ханьки. Есть возражения? Или проблемы?
— А муж?
— А жена?
— Моя? Я же сказал, она уехала в…
— Его жена.
— А-а… Его жена — заражена. Не ест, не спит, дает навзрыд… О-ох, больно же…
— Скажи еще в рифму. Только приятное. И уважительное.
— Головка пустая.
— Верхняя?
— Обе… У-уй, не дави…
— Говори.
— Ладно… Твои губы, как… У-ух, да ты что!..
— В стихах к дамам на вы обращаются! Понял?
— Понял-понял… Ладно. Ваши губы, как алые цветики — лучше нет ничего для мине… Заду… шишь же!.. Для ми… нееетика-а… Сумасшедшая! Все. Никаких тебе стишков…
— Ну, скажи. Ну, пожалуйста, — ее язык моментально оказался на моем соске, а рыжие патлы защекотали шею. — ты же так здорово умеешь… А потом — алые цветики, — язычок заработал, и по спине у меня побежали мурашки, — для чего их лучше нет, а? Ну, скажи-скажи-скажи… Только чтобы четыре строчки, ладно? Идет?
— Ладно. Идет. Идет рыжая бл… Все-все-все — сейчас исправлю. Вот… По высокой траве и по мокрой росе идет стройная рыжая дива… Нравится?
— Ага… Дальше.
— Знает поле и лес, знает ранний рассвет, как красива она и е… Ну, все-все-все… Сама просила — четыре строчки.
Она уже снова сидела на краешке кровати, отвернувшись от меня. Я думал, она разозлилась, но сделав глоток из своей бутылки, он повернулась ко мне, и я увидел собравшиеся от улыбки морщинки у глаз — довольно заметную сеточку. Она прекрасно знала, что они старят ее, но плевала на это и улыбалась, когда хотела. При мне. Знала, кстати, и о морщинках на шее, но никогда не вытягивала ее дурацким, неестественным способом, чтобы натянуть кожу и сгладить их. При мне. Словом, не старалась казаться моложе. Была такая, какая была…
Мне вдруг захотелось сказать кому-то спасибо за то, что она такая и что она сидит здесь, голая, и улыбается, нахально задрав ногу на столик и демонстрируя сетку морщинок у глаз. Поблагодарить кого-то за ее рыжие, не достающие до плеч патлы, за рыжий треугольник ниже пупка… Только кого благодарить? Не мужа же ее… Кстати, о музыке.
— Так, как с мужем?
— С мужем, — она щелкнула языком и показала мне кружок из большого и указательного пальцев. — Вот так. С ним всегда вот так, а вот с тобой — когда как. Ты у нас — мужик ласковый, но неровный… То вдруг прямо, ах — и до самой маточки, а то вдруг прямо, ой, и раскручивай тебя пол часа… — она перестала улыбаться. — Ну? Чего не злишься? Я же тебе прямо сюда врезала, — она вдруг сильно ухватила меня за яйца, — по самолюбию твоему… Вот же оно у вас где, а ты не злишься. Почему?
— Потому что это правда. И еще — приятно. Я имею в виду не слова. Только не оторви.
— Не оторву, — она усмехнулась, но хватки не ослабила. — Они мне еще нужны. А муж уехал. На неделю. Может, больше.
— Для кого ж ты готовила?
— Для нас.
— Кого это — «нас»?
— Меня. И тебя.
— Не ври. Ты вчера не знала, что я твой. Для кого готовила?
— Для тебя… Ох, да ты ревнуешь?! — восхитилась она. — Ну до чего ж херово у тебя выходит. Брось, не старайся, это тебе не стишки.
— Ну, не ревную, а просто… А вообще ревную. Что я, неживой что ли, по-твоему? Ревную.
— Ревнуешь, — прищурилась она.
— Ревную, — упрямо пробормотал я.
Она в упор взглянула на меня, разжав и убрав руку с моих причиндалов. Глаза у нее сузились. Меня почему-то кольнуло где-то под ложечкой.
— Тогда прости. Сказать?
— Скажи.
— Когда не вижу тебя неделю, даже не замечаю. Когда две — начинаю дергаться, как сучка перед течкой. А через три, достаю старую записную книжку, начинаю обзванивать бывших и предлагать себя, как последняя блядь… Знаю-знаю — почему как? Ладно, пускай без как, пускай — блядь…
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.