Кошка на счастье - [57]

— Прости, пожалуйста, — тихо проговорила кошка, со вздохом возвращая голову в прежнее положение и обнимая меня обеими руками. — Я была уверена, что правильно всё поняла и всё предусмотрела.

— Всё, кроме собственного желания, — отозвался я.

— Но я же хотела, чтобы…

— Не этого желания, — со смешком перебил я. — Хоть бы у кумира своего спросила, она бы тебе доступно объяснила.

— А ты не можешь?

— Объяснить вряд ли. Могу только показать на практике.

Сейчас, когда картина мира вместе с уровнем адреналина вернулась в естественное положение, опять начало действовать зелье. Или, может, это было уже не зелье, а здоровая реакция тела на объятья обнажённой красавицы? Я ведь не лгал, говоря о своих предпочтениях: Велесвета была вполне в моём вкусе.

Через несколько секунд молчания я приподнял тень и аккуратно уложил на кровать, после чего сам улёгся рядом набок, подпирая голову ладонью. Неторопливо, изучая, повёл рукой вдоль её тела: очертил пальцами овал лица, шею, ключицы, накрыл ладонью грудь и здесь задержался, любуясь видом и наслаждаясь прикосновением. А потом бросил взгляд на лицо кошки, и вообще замер, с интересом разглядывая выражение её мордашки: сосредоточенность, плотно сжатые губы и крепко зажмуренные глаза. Да она вся как-то вытянулась, положив ладони вдоль тела, и явно ждала чего-то нехорошего. Сейчас наблюдать это было весело, не то что полчаса назад.

— Вель, может, ты откроешь глаза? — предложил я.

— Я машинально… а что, нельзя? — смущённо уточнила она.

— Можно. Но зачем?

— Так терпеть легче, — честно призналась она.

— Терпеть что? — вздохнул я, уже вполне догадываясь об ответе. — Вель, ты же вроде бы знаешь теорию; должна понимать, что многие этим занимаются для удовольствия, а не «потому что надо». Мне очень странно объяснять это кошке, — я со смешком качнул головой.

— То есть, больно больше не будет? — осторожно уточнила она.

— Во всяком случае, я очень постараюсь. Если бы ты согласилась подождать до завтра, точно было бы не больно; а сейчас я не могу с уверенностью сказать, насколько сильно ты пострадала. Извини, я к собственному счастью никогда не имел дела с изнасилованными женщинами, и могу только предполагать.

— Но меня никто не насиловал, я же сама хотела! — растерянно возразила она.

— Ты — да, а вот твоё тело — нет. Давай прекратим разговор, ты попытаешься расслабиться и не будешь ожидать подвоха? — предложил я, с иронией отмечая, что мы поменялись ролями, и в нынешней мне, определённо, гораздо спокойнее. И, не дожидаясь ответа, переместил ладонь ей на талию, а сам склонился к груди женщины, с удовольствием лаская нежную кожу языком и губами.

Наверное, это всё же было не зелье. Испытывать на себе действие подобных мне прежде, к счастью, не до водилось, но, насколько я себе это представлял, терпению и сдержанности они не способствовали. А сейчас я не только хотел, но и мог не спешить. Сейчас происходящее мне нравилось, даже несмотря на крошечного червячка сомнения, точившего изнутри: а имею ли я право делать то, что делаю? Но про него я быстро и легко забыл, наслаждаясь процессом.

Нравилось мне всё. Нравилась её неуверенность и искренность, сочетание робости с детской непосредственностью. Нравилось, как она постепенно расслаблялась, понимая, что не будет боли, открывала для себя новые ощущения и постепенно увлекалась ими, начиная отвечать.

Нравилось, что никто больше не касался её, и очень хотелось, чтобы так оставалось впредь. Не любовь; инстинкт, возражающий против разделения ценной добычи с кем-либо ещё. Мне прежде никогда не доводилось оказаться в постели с нетронутой девушкой (подобное в нашем представлении должно происходить исключительно после свадьбы), и хоть я понимал подоплёку собственных ощущений, менее странными и необычными они от этого не становились. Менее приятными, впрочем, тоже.

Очень хотелось хоть как-то загладить тот вред и ту боль, которые она сама себе причинила. Частью из иррационального чувства вины, частью из чувства ответственности. Но большей частью — всё-таки из странной, немного покровительственной нежности, которую будила во мне эта девочка, и желания доставить ей удовольствие, показать, как подобное бывает и должно быть на самом деле.

Она пахла желанием, снова тихонько всхлипывала и кусала губы, но уже не от боли, и это было правильно, и от осознания этой правильности я испытывал огромное облегчение, и ощущал себя как никогда живым.

А боль, если и была, оказалась мимолётной и потерялась на фоне удовольствия — если судить по её запаху и поведению.

…За окнами была уже глубокая ночь, когда мы неподвижно лежали в кровати и выравнивали дыхание. Свеча давно догорела и комната погрузилась во тьму, но тьму обычную, бесстрастно-безразличную и прозрачную. Велесвета уютно устроила голову у меня на плече, положив ладонь на грудь и закинув на меня ногу. Её волосы щекотали нос, но поднимать руку и убирать их было лень, — гораздо приятнее было поглаживать тонкую тёплую ладошку, — поэтому я периодически пытался их сдуть. Помогало плохо, но я не терял надежды.

— Спасибо, — сонно пробормотала кошка, легонько целуя меня в плечо. Видимо, тянуться выше ей тоже было лень. — А почему ты называешь меня «Велей»?