Кошка, которая умела плакать… - [8]

По происхождению этой девушке более пристало спускаться с сияющих небес к молящимся ей жрецам, чем ступать по каменным плитам таверны, хотя бы и тщательно выскобленным к её приходу. Короли склоняли перед ней головы, и, имея в личных врагах энхиаргского бога войны, она тем не менее чувствовала себя в полной безопасности. Её загорелое лицо никогда не было ни надменным, ни высокомерным, как часто случается у красивых и облечённых властью женщин. Вот и сейчас она приветствовала замершего за стойкой Ирсона доброй, мягкой улыбкой, смотря на него без тени превосходства, хотя была несравнимо выше его по положению.

Она приближалась к нему той необычайной походкой, которая отличает алаев от всех остальных рас, — летящей, но вместе с тем плавной, грациозной и величественной, но одновременно крадущейся. Алайская девушка ступала с такой лёгкостью, что её стройное тело, обтянутое чёрной замшей, казалось невесомым, но при этом складывалось впечатление, что перед тем как сделать шаг, она ощупывает пол перед собой маленькой ножкой в мягком сером сапоге.

Аниаллу, тал сианай ан Бриаэллар, не была обольстительно красивой, как её соплеменницы из дома ан Камиан, не обладала невероятным, чарующим взглядом огромных глаз женщин ан Элиатан. Всё это не нужно было Аниаллу — в каком бы теле ни находилась эта алайка, она оставалась неизменно очаровательной. Богиня Аласаис поделилась с ней своей волшебной прелестью, наделив её куда более ценными качествами, чем самая совершенная красота.

Аниаллу остановилась в десятке шагов от двери и вдруг резко обернулась к ней, чёрные кошачьи уши некоторое время двигались — девушка прислушивалась к какому-то привлекшему её внимание звуку. Её длинный хвост, продетый в специальное отверстие в брюках, обшитое, как и ворот курточки, узором из серебряных нитей, грациозно изгибался, выражая сомнения своей хозяйки. Наконец Аниаллу отвернулась от двери и, пройдя несколько десятков шагов, отделяющих её от стойки, опустилась на высокий стул напротив Ирсона. От нее пахло фиалками, мандаринами, жареной птицей и еще тем замечательным запахом старой кожи, которым пропитан воздух в хранилищах древних фолиантов.

— Иншетте риссе, Ирсон, — тихим, чарующе мягким голосом промурлыкала она по-танайски.

— Да не померкнут твои глаза, сианай.

— О, ты уже знаешь? — вскинула глаза Аниаллу, она искренне удивилась, как быстро распространилась весть о её небывалом поступке. Впрочем, алайка догадывалась, от кого её друг мог получить подобную информацию.

— Я слышал, ты опять ввязалась в неприятности, и после этого ты… хм… — Ирсон помолчал, подбирая подходящее слово и, так и не найдя ничего достаточно ёмкого, закончил, — уволилась?

— Да, — кивнула Аниаллу, — ты же знаешь, что я дня не могу прожить без того, чтобы не настрадаться всласть, — девушка грустно усмехнулась и некоторое время молчала, задумчиво теребя кулон на витой цепочке из светлого металла — переливающийся розовым и лиловым крупный светящийся камень. Такая подвеска стоила больше, чем все «Логово Змея» (а также соседствующие с ним земли и стоящие на них селения Южный и Северный Мост вместе взятые). И хотя Ирсон Тримм знал это, на камень он не смотрел, а смотрел на девушку, которая собиралась с силами, чтобы начать свой рассказ.

* * *

Неприятности у прекрасной алайки начались четыре месяца назад. Будучи тогда ещё тал сианай, она отправилась с заданием в один из отдалённых миров. Время для его обитателей и для населения Энхиарга текло по-разному — и если дома прошло меньше месяца, то Аниаллу прожила в чужом мире долгие четыре года.

А чуть больше трёх месяцев назад Аниаллу, тал сианай ан Бриаэллар, старшая дочь трёх влиятельнейших домов Бриаэллара, сидела посреди тесной комнатушки, заваленной открытыми книгами, копиями картин и… пустыми бутылками. Миссия её была завершена полностью, и она с победой могла отправляться домой, но несмотря на оба этих приятных факта, настроение у Алу было отвратительное. Она, не переставая тихо ругаться по-алайски, занималась тем, что «паковала чемоданы». Но если для большинства существ это занятие подразумевало упаковку каких бы то ни было материальных предметов, то для алайки, живущей в чужом мире, находящейся в чужом теле и намеревающейся в скором времени отправиться омой, эта фраза принимала совсем иное значение: собираясь обратный путь к Энхиаргу, она укладывала не вещи, а информацию. Стихи, проза, картины, музыка, обычаи и научные открытия — всё это и многое другое, что составляет культуру другого народа, должно было «уложиться» в её памяти и отправиться с ней домой.

Девушка то и дело прихлёбывала какую-то голубоватую жидкость из большой прозрачной бутылки, стоящей с ней рядом на полу. Подмешанные в напиток стимуляторы позволяли ей мгновенно усваивать огромные объёмы информации, намного превышавшие весьма ограниченные возможности тела, в котором она находилась.

— Ну всё, с меня хватит! Это мы ещё посмотрим… — то и дело восклицала Аниаллу, делая очередной глоток и в сотый раз представляя себе, как именно она поступит со своими обидчиками, когда по возвращении в свое настоящее тело она обретет и прежнюю силу. В глубине души Аниаллу твёрдо знала, что не будет никому мстить, несмотря на то что горький осадок от незаслуженной обиды останется надолго. В отличие от большинства алаев, она была удивительно чувствительна к таким вещам — обостренное чувство справедливости не давало ей спокойно жить и постоянно конфликтовало с эгоистичной алайской натурой, которая призывала махнуть рукой на прошлые обиды и не мучиться, раз уж девушка считает, что месть бессмысленна.