Кошачья свара. Мадрид, 1936 - [112]

- Оставьте это, дон Антонио. Это приказ сверху. Я сам и эти товарищи - члены партии. И товарищ Коля отдал нам приказ вас ликвидировать. Ради нашего дела.

- Какого дела?

- Ну какого по-вашему, дон Антонио? Ради дела мирового пролетариата!

В диалог вмешался один из мужчин.

- Кончай свою проповедь, Ихинио. Мы тут, чтобы сделать дело, а не болтать. Чем раньше начнем, тем раньше закончим.

Он произнес это без раздражения и жестокости. Очевидно, что ни одному не нравилась возложенная на них миссия.

- А мне насрать, Маноло, - ответил Ихинио. - Одно дело - исполнить приговор во имя Октябрьской революции, а совсем другое - разделаться с человеком, будто он просто свинья какая-то. В конце концов, дон Антонио - вовсе не враг народа. Так ведь, дон Антонио?

- Ихинио, не тебе выносить вердикт, - вмешался третий.

Энтони решил перевести дискуссию в менее теоретическое русло. Он не переставал помнить о серьезности угрозы, но если эти люди устроили ему столь изощренную ловушку, что наверняка у них был на то значимый мотив.

- Может быть, вы всё неправильно поняли? - предположил он. - Я не знаю, кто такой товарищ Коля, как и он не знает, кто я такой. Мы в жизни друг друга не видели.

- Этого вы знать не можете. Личность товарища Коли держится в секрете. И вообще, вопрос не в этом. Приказы товарища Коли не обсуждаются. Тут и говорить не о чем.

- Хорошо сказано, - согласился четвертый мужчина, который до сих пор молчал.

С этими словами он спрыгнул с ящика, на котором стоял, и Энтони обнаружил, что мужчина оказался карликом. Лишь тогда он понял, что эта пародия на суд, перед которым он предстал, была не просто небольшим спектаклем, а короткой прелюдией к его собственной смерти. Эта мысль произвела на него на удивление успокаивающее действие, его охватила апатия. Ему не казалось неправильным, что путь, начавшийся в аудиториях и библиотеках Кембриджа и продолженный в залах музея Прадо, после многих лет работы, редких успехов, нескольких неудач и справедливой дозы надежд и фантазий, завершится именно здесь, в Мадриде, охваченном слепой ненавистью и насилием, в руках шутов, в которых воплотились отчетливые черты испанского барокко.

- Ладно, пойдемте туда, - сказал Ихинио Самора. - Мне нужно только несколько секунд, чтобы уточнить с доном Антонио кое-какие детали его отношений с моей крестницей. В семейных делах нельзя оставлять недосказанности. Товарищи, - добавил он для Энтони, - в курсе ваших отношений с Тоньиной.

Энтони послушно побрел вслед за Ихинио. Он спрашивал себя, какие детали могут иметь значение в эти последние мгновения его жизни, но не стал возражать. Когда они оказались у двери, Ихинио Самора схватил Энтони под руку, имитируя тайную беседу, и прошептал ему на ухо:

- Я оставил ее открытой.

Энтони понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что речь о двери. Годы, проведенные в кабинете, не лишили его быстроты реакции. Не задумавшись, он со всей силы пнул Ихинио Самору, чье хрупкое телосложение не могло противостоять удару, а может, он просто притворился и упал, что отвлекло внимание его товарищей на ту долю секунды, которая понадобилась англичанину, чтобы открыть дверь, выскочить на улицу и помчаться со скоростью метеора.

Поспешные шаги, ругательства и выстрел показали Энтони, что преследователи бросились вдогонку. Несколько широких шагов дали ему достаточное преимущество, чтобы не слишком точные выстрелы, сделанные на бегу, не попали в цель. Он быстро добежал до рынка, где бродил чуть раньше. Там он стал легкой мишенью, несмотря на тусклый свет фонарей. Он зигзагами добрался до грузовиков, с тремя наступающими на пятки преследователями и чуть отставшим карликом. Оказавшись там, Энтони попытался спрятаться, не питая особых надежд, и услышал крик карлика:

- Отрежьте ему путь! Я загляну под колеса!

Скрючившегося и тяжело дышавшего Энтони охватило безропотное смирение, он почувствовал, как приступ паники парализует всё тело. Англичанин закрыл глаза и оставался в таком положении, как ему показалось, целую вечность, пока не вынужден был их снова открыть от звука газующего двигателя. Рынок осветил луч фар, обратив в бегство крыс и кошек, и появившийся автомобиль на большой скорости описал полукруг и с визгом тормозов остановился прямо рядом с грузовиками. Из окна водителя высунулась рука с пистолетом. Энтони узнал желтый "Шевроле", который невозможно было с чем-то спутать, и побежал к открытой дверце, пригнувшись. Он запрыгнул внутрь, прогремел выстрел, "Шевроле" поднял облако пыли и грязи и оставил с носом размахивающего руками Ихинио Самору и его товарищей с пистолетами.

Когда они немного отъехали от места событий, автомобиль замедлил скорость, и водитель обернулся к Энтони с ироничной улыбкой.

- Могу я узнать, как тебя угораздило попасть в эту переделку? - спросил он. - О чем ты только думал? Хотел стать героем?

- Кто бы говорил, - ответил англичанин.

Глава 39

В отличие от бурных событий, произошедших у пустынных Толедских ворот, перестрелка на площади Ангела привлекла внимание огромного количества посетителей оживленных пивных с соседней площади Санта-Ана. Среди них было двое врачей, которые немедленно вызвались осмотреть тело Гильермо дель Валье и объявили, что он еще жив, хотя пульс был очень слабым. Агенты, которые в него стреляли, помогли врачам перенести парня внутрь отеля и положить его на стол. На мостовой после него осталась огромная лужа крови. Портье помогал им во всём, о чем его просили, не прекращая дрожать, вздыхать и бормотать, что уж он-то предсказывал, что всё это плохо кончится. К его закономерной тревоге прибавлялась перспектива длительного допроса и, вероятно, потери работы.