Кошачий бум. Виня - [10]

— Похотливые коты изнасиловали дворовых собак, — с чувством продекламировал он. — Да, великолепно, под этим заголовком и пойдет… Подумаешь, что еще туда добавить, и ошибки поправишь.

— Завтра, — проворчала Виня. — Сегодня я рассказ попишу.

— Кому нужна твоя проза?! — мгновенно взвился Гелий. — Кто ее сейчас читает, тем более фантастику?! А газеты читают все! Мы, журналисты, воспитываем в людях нужные убеждения!

— А книги воспитывают душу. Неправда, что книги не читают. Я работала и в библиотеке, и в книжном магазине, поэтому знаю. Фантастика — на одном из первых мест, где и всегда была.

— Что ты выдумываешь? Я запрещаю тебе тратить жизнь на твою глупую бездарную прозу!..

По этому поводу они орали друг на друга часа три. После чего Гелий вспомнил, что оставил плеер посреди стола.

— Почему ты не проследила, чтобы я его убрал?! Теперь его кошки гоняют, разбили!!!

— Ты маленький ребенок, чтобы за тобой следить? С плеером они ничего не сделают. Едой не пахнет, гонять нельзя. Кисиньки любят маленькие предметы, которые можно есть или гонять. А уж если можно и есть, и гонять — у-у-у!!!.. Мы — такие же кисиньки. Если можно и есть, и гонять…

— Это ты на что намекаешь?

— Просто обобщаю.

— Ну да, с твоим литературным даром ты, конечно, «просто обобщаешь»!..

Потом пошли домой. Стрылька спала под полой шубки на руках у Вини.

Гелий задержался, чтобы посмотреть на котят, а когда появился в квартире, вместе с ним возник тонкий пронзительный писк.

Виня побежала в прихожую, споткнувшись о пачку книг на полу.

Гелий принес двух из четырех котят Словики: одного из черных мальчиков и полосатую девочку.

— Это Наско и Кондализа, — сказал он, молниеносно дав котятам имена.

Наско был весь черный, без «бантиков», короткошерстный, с узкой мордочкой и печально-отстраненным взглядом темно-голубых глаз. Характером он явно пошел в Тедика — подставленный Винин палец не кусал, а облизывал, хотя был голоден.

У Кондализы были черные спинка, затылок и хвостик, и полосатые мордочка, животик и лапки. Большущие синие глазищи на изящной скуластенькой мордочке смотрели на мир жизнерадостно и невинно. Помещавшаяся на ладони кошечка выглядела так игриво-дружелюбно, что Виня умилилась и поднесла ее к лицу — поцеловать. Кондализа немедленно взяла Виню за обе щеки цепкими когтистыми лапками, укусила за кончик носа и пронзительно завопила, требуя еды.

Виня аккуратно разжала ногтем крошечные челюсти, отцепила от щек нежные лапки и посадила котенка рядом с собой на тахту, где грустно барахтался среди одеяльных холмов Наско. Оба котенка запищали дружным дуэтом.

— Хватит, они жрать хотят, отнесем их обратно.

— Так я же их насовсем принес.

— То есть? Они молоко материнское сосут, у нас они через два дня погибнут.

— Зато хоть у нас погибнут, потому что они все равно погибнут.

Виня молча взяла орущих котят и пошла к двери. У двери обернулась.

— Надо или забирать к нам кошку со всеми котятами, или не забирать никого. Там котят кормит кошка, а кошку — весь дом. Галина Сергеевна обещала котят пристроить.

— Ню-ню, — сказал Гелий ей вслед с непонятным выражением лица…

Раздался звонок в дверь, похожий на речь пьяного, прерывисто-запинающийся, затухающий. Только что вернувшаяся Виня не успела отойти от двери и тут же открыла.

Медленно вошла Верочка Лаврухина, знакомая студентка журфака, и неуверенно посмотрела на Виню и Гелия, выглянувшего из-за занавески, прикрывающей дверной проем комнаты.

— А как вы сюда попали?

— Что значит, как попали? — удивилась Виня. — Мы здесь живем.

— Но это же Южное Бутово, — вяло возразила Верочка.

— Это Богородское, — хохотнул Гелий. — Верочка, ты по ошибке попала туда, куда нужно, здесь все свои, проходи и будь как дома.

— Ехал в район, попал в другой, — пробормотала Виня, подхватывая Верочкину плетено-лакированно-замшево-металлизированную сумочку, которую Лаврухина повесила мимо крючка.

— Она на таблетках. Наверно, в очередной раз пыталась покончить с собой, — шепнул Вине Гелий, подтолкнув Верочку по направлению к комнате и пытаясь пристроить ее шубку-макси на вешалке, гнущейся под весом разных курток.

Виня отобрала у него Верочкину шубку, повесила ее, ринулась в комнату и уселась на пластиковом ящике для стеклотары рядом с Верочкой, которой уступила мягкий стул.

Верочка села, обессиленно прислонилась к спинке стула, свесила руки и принялась озабоченно разглядывать свои бедра в темной узкой юбке-макси.

— Я толстая, — наконец проговорила она жалобно и неторопливо. — Я прибавила целых два сантиметра, все мои модные юбки теперь мне малы, надо покупать новые.

— Зачем же новые? — удивилась Виня. — Пуговку перешить, только и всего. И вовсе ты не толстая, человек ведь не робот, чтобы все время быть одних габаритов. Вес и объем постоянно слегка колеблются, и пара сантиметров плюс или минус — это обычное явление, ничего страшного. Ты не знала, что ли?

— Нет, я толстая, — вяло возразила Верочка. — У меня родители снова кричали и били посуду, снова разводятся… Я хотела отравиться, мать отвезла меня к врачу, он дал таблетки, а мне от них так плохо… Я не хочу жить, я все равно отравлюсь.