Кошачьи язычки - [11]

Зато эту историю она готова рассказывать бесконечно. Мы с Клер позволяем ей — пусть болтает, ей надо выговориться. Тем временем мы заруливаем в какой-то кабак и заказываем белое вино. В нашей традиции в первый вечер отмечать встречу шампусиком, но Клер сказала, что в этом шалмане нет ничего приличного, а уж она в этом разбирается, будь спок, они с Филиппом, когда еще вместе жили в Мюнхене, вино не просто подавали в бутылке, а декантировали, уссаться можно.

А Нора между тем все не затыкается, несет про свой круиз на Боденском озере — просто высший класс, крю (то еще словечко). Стоял штиль. Во всех отношениях, сказала бы я. На два дня они зависли на австрийской стороне, в дыре под названием Хард. Вечером Ахим в одиночку совершил вылазку на берег и, как видно, здорово заложил за воротник, так как вернулся на борт только утром. Нора его оправдывала. Ахим, мол, представлял себе это путешествие иначе и страшно терзался, что его ожидания не оправдались. Вот и пришлось ему топить свое разочарование в абрикосовой водке.

Только я хотела открыть ей глаза, как подоспел наш заказ. А я чуть не рассказала ей, как в ту самую ночь мне кто-то названивал из дыры под названием Хард. Кто бы это мог быть?..

Нора

Неужели я действительно так часто вспоминаю историю нашего путешествия на яхте? Почему Додо так ехидно ухмыляется? Мне надо следить за собой, чтобы не повторяться. Помнится, я терпеть не могла, когда отец Ахима без конца рассказывал одни и те же анекдоты из эпохи нацизма.

Но в глубине души я знаю, что думает Додо, да и Клер, возможно, тоже. Что Ахим нарочно обгорел так сильно, потому что его мучили сомнения и страхи. Это касалось и меня, и нашей предстоящей свадьбы, и его профессионального будущего, ведь он собирался поступить на работу к Папашке. Конечно, тогда мне это тоже приходило в голову, но я никогда с ним это не обсуждала. Я просто не торопила его, запаслась терпением, ни в коем случае не хотела давить на него, я ведь любила его сильнее всего на свете, хотя от нашего первого совместного путешествия ждала гораздо больше.

За исключением короткого промежутка, я всегда с удовольствием спала с Ахимом, с самого начала. Чего скрывать, перед первым разом я побаивалась, но, слава богу, все прошло совсем иначе, чем за год до этого, на школьной турбазе в Везерских горах, с неким Флорианом, или как там его звали, я даже фамилии его никогда не знала; он был наш ровесник и приехал со своим классом из Аугсбурга.

Не очень радостное событие, моя дефлорация, я выпила слишком много «Чинзано бьянко», модный тогда у нас напиток, иначе ни за что бы не позволила этому парню затащить себя под куст. От него исходил какой-то необычный запах, а его поцелуи были влажными и удивительно холодными, а потом все случилось как-то быстро и больно. Во всяком случае, я не испытала никакого удовольствия и потом думала, что же Додо находит в этом такого улетного, врет наверное. Кроме того, как мне тогда показалось, я, наконец, поняла, почему Папашка с Мамулей сделали только меня.

Я почувствовала большое облегчение, когда на следующий день этот тип уехал вместе со своим классом. К счастью, он не спросил моего адреса, я ни в коем случае не хотела видеть его снова, вся эта история казалась мне всего лишь неприятностью. Но он хотя бы использовал презерватив, хотя эта резиновая штука мне совершенно не понравилась. И все-таки я прошла через это, догнала Додо и могла некоторое время спокойно почивать на лаврах.

Пока не появился Ахим. Он был первым, с кем я действительно хотела, с первого момента. Между нами пробежала искра, как он говорил. И после той ночи в Харде, когда он пропадал до утра, все мои опасения быстро прошли и сменились блаженством. Он преодолел свой небольшой кризис, кожа его зажила удивительно быстро, потому что я лечила ее обезжиренным творогом.

Втайне я надеялась, что мы прервем путешествие и заночуем где-нибудь в отеле, и я представляла себе это — чуть-чуть — как нашу первую брачную ночь, но он об этом даже не заикнулся. Мы тронулись в путь с рассветом и мчались назад без остановок, у всех, кроме меня, были права, и поэтому за руль садились по очереди. Его приятель со своей подружкой были из Итцехоэ и торопились на чей-то девятнадцатый день рождения, кажется, и еще спорили, должны ли они ради Ахима заезжать в Гамбург, потом нас обоих высадили в Пиннеберге. Была среда, и Мамуля с Папашкой уже ушли на собрание Ротари-клуба в Штумпфен-эке, откуда никогда не возвращались раньше одиннадцати. Ахим затащил чемодан в дом, он выглядел ужасно усталым, и я сказала, что ему надо отдохнуть. Он лег в мою постель, я отправилась под душ, а потом я пришла к нему и горячо его поцеловала.

Когда потом он ушел, я была счастлива. До одиннадцати оставалось совсем немного, а он должен был ехать поездом в Альтону. Свои вещи он оставил у меня в комнате, потом он собирался за ними заехать на своем «фольксвагене». Мамуля лишь взглянула на них на следующий день и, конечно, все поняла. Но ни она, ни Папашка не сделали ни единого замечания, только спросили, все ли у меня в порядке. Я только рассмеялась, потому что была на седьмом небе. Каждый день я встречалась с Ахимом в его маленькой комнатке в Альтоне, вечером он привозил меня на последний поезд, а два месяца спустя мы поженились.