Корявое дерево - [30]

Стиг бросает снежки и гоняется за Гэндальфом. Я совсем уже было собираюсь позвать его, но останавливаю себя. Скорее всего, он решит, что это мои выдумки. Я поворачиваюсь к дереву спиной и иду прочь, но я совершенно уверена, что этот ворон следит за каждым моим движением. Резкое карканье заставляет оглянуться. Точно, он не сводит с меня глаз.

– Эй, Марта, мой нос все еще находится на моем лице?

– Что?

Подошедший ко мне Стиг тычет себя пальцем в лицо.

– Я так промерз, что мне показалось, что он отвалился.

Я корчу рожу от его глупой шутки, затем нагибаюсь, чтобы слепить еще один снежок. Внезапно ворон устремляется вниз, проносится мимо моей головы, и я в страхе отшатываюсь.

Стиг фыркает от смеха:

– Ты что, боишься птиц?

– Нет, я просто…

Птица возвращается на ту же ветку и каркает опять. И у меня возникает странное чувство, что он хочет что-то мне сказать.

– Пошли! Давай вернемся в дом, пока у меня и впрямь не начали отваливаться части тела! – говорит Стиг.

Я с усилием отрываю взгляд от дерева и бреду сквозь снег вслед за Стигом. Пока мы медленно идем к двери дома, ворон летит над нашими головами, следуя за нами, словно зловещая тень.

Семейные реликвии

В тепле дома мои щеки и нос начинает покалывать. Я собираю дневники и кладу их на стол. Хорошо, что мы пошли гулять вместе – теперь мне легче попросить Стига об одолжении.

– Так вот что ты нашла вчера вечером в сундуке? – Стиг легко тычет кончиком пальца в один из дневников, словно боясь дотронуться до него как следует.

– Ага. – Я стою над ним и складываю тетради в том порядке, в котором хочу попросить его перевести мне их. Сначала дневник Мормор, потом Карины и тетради с рисунками.

Стиг берет первый попавшийся ему под руку бумажный свиток и развязывает бант на ленте, которой он перевязан.

– Что это? Какие-то юридические документы?

– Нет, это личные дневники и рисунки. Семейные реликвии, передававшиеся по наследству.

Стиг разворачивает листок, не обратив внимания на тетради, и у меня вырывается досадливый вздох. Именно на этом листке нарисовано дерево, на нем головой вниз висит человек. Под его головой находится озерцо, на котором начертано множество неизвестных мне символов.

– Хм-м. Похоже, это Один, – говорит Стиг.

– Кто?

– Верховное божество, самый главный бог из тех, в кого верили викинги. Они поклонялись Одину, Тору, Локи и другим богам. В одном из древнескандинавских мифов Один в поисках знаний вешает сам себя на Мировом дереве, и на поверхности колодца появляются руны.

Я склоняюсь над рисунком:

– А тебе известно, что означают эти символы?

Стиг поворачивается ко мне, на лице его написано удивление:

– Разве ты сама этого не знаешь? Ты же носишь один из них на шее.

Я хватаюсь за висящий на шее серебряный амулет, и у меня перехватывает дыхание. Я не знаю, почему изготовила его в виде трех переплетенных треугольников. Этот узор просто пришел мне в голову, и все.

– Это валькнут, символ Одина, – говорит Стиг. Мои пальцы снова стискивают амулет, а Стиг между тем показывает на остальные символы на рисунке: – Это руны. Ими пользуются, чтобы предсказывать судьбу и колдовать.

Наклонившись над ним, я хватаю еще один свиток и разворачиваю его.

– А как насчет этого? – На рисунке изображена гигантская фигура в мантии с капюшоном, восседающая на троне.

– Наверное, это Хель – властительница подземного мира, царства мертвых. – Стиг видит растерянность и непонимание на моем лице и поясняет: – Христиане украли ее имя и назвали так свою преисподнюю – hell[5]. Древние скандинавы не верили в дьявола, в их загробном мире не было ни огня, ни горящих в нем людей.

Он хмурит брови, потом добавляет:

– Это темная богиня-мать, в чьи холодные объятия должны прийти мы все. Считается, что после твоей смерти Хель заставляет тебя взглянуть на себя со стороны.

– Что ты имеешь в виду?

– Она заставляет тебя увидеть в себе и хорошее, и дурное. Думаю, для того, чтобы человек смог поучиться на своих собственных ошибках. – Стиг просматривает и другие рисунки, и он явно озадачен. – Это нарисовала твоя бабушка?

Оставив этот вопрос без ответа, я сажусь напротив него и начинаю рыться в листах бумаги.

– А как насчет вот этого? – спрашиваю я, вынимая рисунок того самого дерева и сидящих у его подножия трех женщин. Как и на резном изображении на крышке сундука, они держат в руках шнур, передавая его друг другу, и одна из них зажимает в руке большие ножницы. Я нервно тереблю свой амулет, дергая его, пока Стиг рассматривает рисунок.

– Это Норны, – говорит он.

У меня екает сердце:

– Ты уверен? – Цепочка амулета лопается в моей руке. – Вот черт!

– Ничего страшного. Мы можем его починить. – Прежде чем я успеваю ему помешать, Стиг берет кулон из моей руки. – Нам надо просто…

Я в досаде выхватываю у него амулет.

– Я знаю, что мне надо делать. Ведь я сама изготовила эту штуку!

Стиг откидывается на спинку своего стула. И смотрит на меня с таким видом, словно он привел в дом дворовую кошку и вдруг обнаружил, что у нее блохи. Я поддеваю цепочку кулона ногтем.

– Все дело в этом вот звене… – начинает было он.

– Я не слепая! – огрызаюсь я, потом, чувствуя себя виноватой, бормочу: – Неплохо бы найти какие-то инструменты.