Корявое дерево - [15]

Я отвечаю медленно, неуверенно:

– Он приехал несколько дней назад. Хотел попасть на похороны, но рассчитал день неправильно и не успел. – Видимо, я ответила, как надо, поскольку Стиг немного расслабляется.

Иша кивает, затем переходит к вопросам на другую тему: – Почему твоя мать не здесь?

Я стискиваю зубы.

– Мама собиралась приехать, но у нее возникла нештатная ситуация на работе. Она скоро прилетит. – Правда жжет изнутри, как кислота: мама лишила меня возможности попрощаться с той, кого я любила больше всех на свете.

Иша испытующе смотрит на меня.

– Когда она приедет?

– Думаю, завтра. Это зависит от расписания авиарейсов.

Иша кивает, но ее лицо остается непроницаемым, так что я понятия не имею, верит она мне или нет. Она что-то говорит Олафу, потом снова обращается ко мне:

– К нам приезжает наша родня. Они скоро уедут, но этой ночью у нас не будет для тебя места. Если твоя мать приедет завтра, ты не против остаться здесь?

Я киваю, и она выдвигает для меня стул и делает мне знак сесть. Я опускаюсь на сиденье осторожно, боясь того, что она может сейчас сказать. Опершись на край стола, она смотрит в мой правый глаз и произносит слова медленно, и каждое из них – драгоценный дар:

– Твоя мормор, она хотела, чтобы на кухне всегда было достаточно припасов для тебя. Она очень тебя любила. И знала, что ты приедешь, даже если этого не сделает твоя мать.

Мои глаза наполняются слезами, когда она произносит слово «Мормор» – по-норвежски это значит «бабушка», «мать матери».

– Был ли ее конец… – Я сглатываю и начинаю сначала: – Она не страдала? Она болела или?..

Иша мгновение колеблется, потом качает головой:

– Она умерла во сне. На ее лице был написан покой. – Голос звучит ровно, но я вижу неуверенность в глазах. Иша бросает взгляд на Олафа, и я ожидаю, что она скажет что-то еще, но та молчит.

– Nei, du lyver! – восклицает Стиг.

Я смотрю, как он разговаривает с Олафом. Судя по удивлению на лице Стига, я догадываюсь, что то, что говорит ему Олаф, не назовешь хорошей новостью. Иша что-то говорит им обоим, и голос у нее сдавленный. Она искоса смотрит на меня, потом опять поворачивается к ним и продолжает что-то говорить по-норвежски.

Почему у меня такое чувство, будто она что-то от меня скрывает? Возможно, смерть Мормор вовсе не была мирной. Возможно, на самом деле произошло что-то ужасное, но Иша не хочет говорить об этом мне. Когда она не смотрит на меня, я протягиваю руку к ее шарфу. Едва я касаюсь его, мой разум наполняется тревогой. Шерсть шарфа говорит о привязанности Иши к Мормор, но есть и что-то еще – смутный и невыразимый ужас.

Иша выхватывает шарф, и моя связь с нею прерывается. Она вперяет в меня взгляд, одновременно обвиняющий и настороженный, и возникает неловкое чувство, словно меня поймали с поличным, словно ей известно, что я сейчас делала. Ту нервозность, которую внушала ей Мормор, внушаю и я. Я смотрю, как она надевает перчатки и шарф, и мне хочется спросить ее об этом, но я не знаю как.

Молчание прерывает голос Стига:

– Марта?

Стиг смотрит на меня так, словно чего-то ждет, и тут я понимаю, что он уже что-то говорил мне, а я не слышала.

– Извини, что?

– Олаф уверяет, что нам надо не покидать дом по меньшей мере несколько дней. Он боится, что там, поблизости, что-то есть.

Я смотрю на темноту за окном.

– В каком смысле?

Стиг перекидывается с Олафом парой торопливых слов, и старик поглаживает свою бороду.

– Gaupe? Ulv? – Стиг снова поворачивается ко мне: – Может быть, рысь, может быть, волк, он точно не знает.

Иша добавляет:

– В последнюю неделю было убито несколько овец. Их внутренности… – Она справа налево проводит рукой по своему животу и состраивает гримасу. – Олаф плавал на материк за ружьем.

Меня пробирает дрожь. Так вот что было в том металлическом футляре! Я вспоминаю то, что слышала, когда сошла с парома: – Мертвеца пулей не остановить, но, по-моему, это не имеет смысла. И голос, который я слышала, не был голосом Олафа. Он звучал так, словно эти слова вообще сказал не человек.

Иша стоит, уперев руки в боки.

– У тебя есть масло для ламп, да?

Я смотрю на нее, но ничего не понимаю – в голове у меня абсолютная пустота.

Она садится на корточки и открывает шкафчик под мойкой.

– Да, думаю, здесь достаточно масла. – Она хлопает себя по ляжкам и, крякнув, встает. Ее огромная фигура занимает собой полкухни, и вид у нее такой, словно она могла бы в одиночку побороть волка.

– Темнота может заставить человеческий разум… – Иша хмурится, словно не может подобрать слов, затем начинает сначала: – Темнота может выкидывать номера – вот здесь, – она стучит себя пальцами по виску, и я ожидаю, что сейчас ее лицо смягчится, но оно остается таким же суровым.

Олаф открывает входную дверь, но Иша колеблется. Она дотрагивается до своего шарфа, и на секунду мне кажется, что сейчас Иша что-то скажет насчет моей способности считывать с одежды мысли и чувства, но та просто прочищает горло, и я решаю, что тот понимающий взгляд, который она на меня бросила, – это просто плод моего воображения.

– Твоя мормор, она попросила меня о странной вещи. Она хотела, чтобы я поливала дерево из колодца, если не приедешь ты или твоя мать. Но последнее время идет дождь, так что я его не поливала. – На лице Иши мелькает сожаление, но лишь на мгновение. Ее голос звучит бодро: – Завтра приедет твоя мать. Не уходи далеко от дома, и с тобой все будет в порядке. – Она окидывает взглядом Стига, затем гладит пса по голове. – Гэндальф может остаться у вас. Будет вас охранять.