Корсар - [27]

Едва отдали швартовы, Хали Касим, руководитель службы связи, сообщил по сети:

— Командир, вас срочно вызывает Лэнгстон Оверхолт.

— Переключай сюда. — Кабрильо сделал паузу. — Привет, Лэнгстон, это Хуан. Имей в виду — ты на громкой связи. Наш общий знакомый из Италии тоже тут.

— Опустим любезности, — заявил Оверхолт, звонивший прямо из Лэнгли. — Когда сможешь быть в Триполи?

— Смотря как пройдем Суэцкий канал. Дня через четыре. А что?

— Госсекретарь вылетела туда на предварительные переговоры. Мы только что потеряли связь с самолетом. Есть опасение, что он разбился.

— Дойдем за три дня.

ГЛАВА 7

Над пустыней Сахара

Палец соскочил со струн. Фиона выругалась. Быстро оглянувшись, она убедилась: никто ничего не слышал. Вообще-то в задней части салона, где располагалась ее личная комната, больше никого не было, только Фионина мама твердо верила, что от привычки сквернословить отлично избавляет мытье рта мылом, и память об этом не стерлась даже за сорок лет.

Скрипка позволяла бежать от реальности, забывать обо всем и думать только о музыке. Ничто другое так не успокаивало. Став главой Госдепа, Фиона нередко ловила себя на мысли, что лишь благодаря скрипке до сих пор не сошла с ума.

Такие, как Фиона Катамора, появляются на свет раз в столетие. В шесть лет она уже давала сольные скрипичные концерты. Ее мать с отцом, родившихся в Японии, интернировали во время войны. Они научили дочь говорить по-японски. Дополнительно девочка выучила арабский, китайский и русский. В пятнадцать Фиона поступила в Гарвард, в восемнадцать — стала аспиранткой юридического факультета. Еще до заключительного экзамена она успела увлечься фехтованием, да так серьезно, что лишь разрыв подколенного сухожилия за неделю до церемонии открытия поставил крест на ее олимпийских надеждах.

Все это и многое другое давалось ей без видимых усилий. Фиона обладала фотографической памятью и высыпалась за четыре часа. Вдобавок к спортивным, академическим и музыкальным способностям она была очаровательна, любезна и так заразительно улыбалась, что в комнате будто бы становилось светлее.

После экзаменов ее звали в сотню мест, в том числе обещали преподавательский пост в альма-матер, но Фиона решила для начала послужить своей стране и приняла предложение вашингтонского исследовательского центра, который занимался проблемами энергетики. Там ее карьера стремительно пошла вверх: Фиона умела находить закономерности, которых другие не замечали. Через пять лет за одну из работ ее удостоили степени кандидата наук.

Благодаря безупречной репутации через некоторое время Фиона стала постоянным консультантом Белого дома при президентах от обеих партий. Правительственный пост казался вопросом времени.

В сорок шесть Катамора была не замужем и все так же ослепительна: элегантная, с блестящими смоляными волосами и без единой морщинки. При росте метр семьдесят на родине предков, в Японии, ее считали высокой. Во всех интервью Фиона утверждала, что на семью не хватает времени. Бульварная пресса приписывала ей связь то с одной влиятельной персоной, то с другой, но в реальности личной жизни у госсекретаря почти не было.

За два года ей удалось сделать невозможное — вернуть Америке реноме страны-миротворца, беспристрастного судьи в мировых конфликтах. Она сумела добиться самого долгого на сегодняшний день перемирия между правительством Шри-Ланки и «Тиграми освобождения Тамил-Илама», а также не допустить беспорядков после сомнительных выборов в Сербии.

Фиона полностью реорганизовала Госдепартамент, заслужив кличку Дракониха: она словно косой прошлась по кабинетам, избавляясь от ненужных людей. Эффективность работы ее ведомства ставили в пример всему правительству.

Теперь ее ждала кульминация умопомрачительной карьеры. Предварительные переговоры должны были лечь в основу так называемых Триполийских соглашений. При десяти предыдущих президентах американцам не удалось принести мир на Ближний Восток. Если кого и считали на это способной, то только Фиону Катамору.

Доиграв пьесу Брамса, Фиона отложила скрипку, вытерла руки платком с монограммой и сделала пару упражнений, чтобы не сводило пальцы, иначе артрит в мгновение ока возьмет свое.

В дверь постучали.

— Войдите!

В комнату заглянула Грейс Уолш, ее личный секретарь. Грейс помогала Фионе уже более десяти лет, вслед за ней перепархивая с одного теплого местечка на другое.

— Сейчас четыре часа. Сообщаю, как вы просили.

— Спасибо, Грейси. Когда прилетаем?

— Я специально уточнила у пилота: прибудем через сорок пять минут. Скоро пересечем границу Ливии. Что-нибудь принести?

— Да, бутылку воды, если можно.

Фиона погрузилась в разложенные на постели бумаги — досье на ключевых участников саммита с краткими биографиями и фото. Она уже изучила их от корки до корки, запомнила почти наизусть, однако на всякий случай решила повторить, кто из министров приходится родней политическим лидерам своих стран, как зовут их жен и детей, где они учились — словом, все, что поможет понять этих людей.

Больше других ее занимал Али Гами, новый министр иностранных дел Ливии. Его досье оказалось самым скудным. Гами был обычным чиновником невысокого ранга, который неожиданно привлек внимание президента страны Муаммара Каддафи. Они встретились, и буквально через несколько дней Али назначили министром иностранных дел. С тех пор не прошло и полугода, а Гами успел вихрем промчаться по Ближнему Востоку, добиваясь поддержки мирной конференции. Поначалу его принимали прохладно, но напор и обаяние делали свое дело. Во многом Гами был похож на Фиону, возможно, поэтому госсекретарю никак не удавалось разобрать, что ее так настораживает.