Корпус 38 - [13]

— Надо было думать, прежде чем выпускать его, или, может быть, даже пересмотреть его лечение. Вы перестали давать ему седативные нейролептики, если я правильно поняла?

— Тсссс, когда у вас будет многолетний опыт и публикации, как у меня, мы еще об этом поговорим. Когда вы поймете тонкости использования лекарств в долгосрочном курсе лечения.

Доктор Ломан терпит этот выпад. На прошлом Конгрессе Американской психиатрической ассоциации Манжин сделал блестящий доклад об устойчивости к медикаментозному лечению и психиатрическому риску, в то время как она сама получила отказ от «Американского журнала психиатрии» опубликовать статью о лечении тревожного возбуждения, основанное на множестве примеров.

— И особенно хотелось бы отметить, что ничего бы не случилось, если бы был обеспечен нормальный надзор, — продолжает Манжин, глядя на Нордина и Жюльена.

Оба санитара поворачиваются к доктору Ломан. До сих пор они лишь считали очки на боксерском ринге. Сейчас они сильно задеты.

— Я признаю, что один промах был допущен, — немного смущенно говорит Жюльен.

— Один промах? — удивляется Манжин, поднимая брови. — Не смешите меня! — Но никому и в голову не приходит, что он засмеется. — Это серьезная ошибка — вы называете ее промахом?

Санитар совсем теряется.

— Ну… По правде говоря, Церток делал все, чтобы отвлечь наше внимание.

— Что вы, собственно, хотите сказать? И не вешайте мне лапшу на уши. Напоминаю вам, что в отсутствие Элиона, я — ответственный за Службу.

— Конечно…

— Не оправдывайтесь, Жюльен. Не стоит примешивать сюда санитаров. Считается, что пациенты 37-го не ведут себя как звери.

— Послушайте, доктор Ломан, речь не о работе санитаров, но если вы не выдерживаете подобных происшествий, я вам советую поскорее открыть кабинет для изучения душевного состояния клиентуры вашего мужа. Я уверен, они только этого и ждут.

Сюзанна теряет дар речи. Глубоко вздыхает, чтобы подавить дрожь ярости. Надо заканчивать разговор.

— Ну, если вы хотите обсудить эту тему, думаю, нам следует поставить точку, — глухо говорит она.

В коридоре Жюльен благодарит ее за вмешательство. Она его выручила. Но внутри она кипит. Не надо было спорить с Манжином о лечении. Только не с ним. Может, его есть в чем упрекнуть, только не в этом. Откуда эта колкость насчет клиентуры мужа.

Она беспокоится о своем пациенте. Раны поверхностные, но психические осложнения намного тяжелее. Потребуется несколько недель, чтобы вывести его из немоты. Она представляет себе Данте — замкнулся, исключил всякие контакты с другими, даже визуальные, в каждом пациенте видит потенциального агрессора.

Пятнадцать дней спустя случай прерывает самоизоляцию Данте скорее, чем предсказывала его психиатр. Это произошло в столовой корпуса 37. Пациент нес поднос со стаканами. Другой пациент его толкнул. Поднос наклонился, стаканы заскользили, три стали падать. Данте растянулся на полу, чтобы не дать им разбиться. И, поднимаясь, начал жонглировать.

Четвертый стакан он присоединил к первым трем, затем пятый и так до восьмого, не прекращая жонглировать. Образовалась толпа. Стаканы кружились перед ним, взлетали над головой и падали к нему в руки. Словно вызов законам тяготения.

Сквозь сверкающее кольцо из стаканов он увидел пациентов и санитаров — они кричали и аплодировали.

Не останавливаясь, он принялся ставить стаканы на стол правой рукой так быстро, что никто не мог за ним уследить. Слышно было только, как они стукаются об стол и катаются по нему.

Пока Данте ставил их на место, в столовой не было слышно ни звука. А потом снова зааплодировали все, включая санитаров, Стрекозу Матье и Нордина, несколько растерянного, и даже умственно отсталого Вердье, который радовался, лишь когда видел пожары по телевизору.

Стрекоза подошел к Данте и показал ему большие пальцы:

— Ты действительно парень что надо, приятель.

Эпизод с жонглированием заставил Данте вылезти из своей скорлупы. Во взглядах других он начал замечать что-то помимо враждебности. Часто его искали, просили повторить. Он редко заставлял себя упрашивать. Он извлекал из этого некоторую пользу: сигарета, кофе, газета… Он интегрировался.

Глава 5

— Что бы вы сказали о его переводе в 35-й?

— По-моему, это преждевременно, — говорит она, глядя на главу Службы. — Я бы предпочла оставить его пока в 37-м. Мне бы хотелось убедиться, что он стабилен.

— Вы правы, я часто бываю слишком оптимистичен. Но это из-за того, что вы так хорошо работаете, — добавляет он, пряча улыбку в бороду. — Кстати, я вчера узнал, что санитары его прозвали Красавчиком.

— Потому Церток на него и набросился. Неудачное прозвище, да?

— А еще Роже сказал, что Данте причесывается перед каждой беседой с вами. Вы заметили? Каков он с вами? Застенчив? Обольститель?

— Вы думаете, он мой поклонник? Я ничего подобного не замечала.

— Разве похоже, что я шучу? Роже сказал, что в вашем присутствии он гораздо вежливее. Я уверен, вы на него влияете. Будьте осторожны, иногда у пациентов случается страсть к психиатру, — говорит он, хохотнув.

Доктор Ломан теряет дар речи.

— Но Роже тоже будет ему отличным компаньоном… — нервно усмехается она.