Корпус 38 - [12]

Не отпуская руль, итальянец странно смотрит на него. Мюллер в ответ обворожительно улыбается. Глаза Замбрино начинают блестеть от злости.

— То есть ты предпочел бы, чтобы он был жив, твой чокнутый, если я тебя правильно понял.

— От тебя ничего не утаишь.

— Тебя беспокоит, что такой тип может умереть своей прекрасной смертью. Так французы говорят? — продолжает он, оборачиваясь.

— Вроде того.

— Итак, я тебя разгадал. В тебе главное — охотник, да? Ты выходишь из роли журналиста… Я еще предпочитаю политические истории. Даже с Берлускони они не такие грязные. Так честнее. Меня не заставишь барахтаться в грязи. Не хочешь ли привить мне свои вкусы?

Вместо ответа Франсуа Мюллер едва заметно улыбается; собеседник, поглощенный дорогой, не замечает этой улыбки. Однако она не имеет ничего общего с перспективой ужина с Замбрино.

Глава 4

В душевой слева — четыре белых эмалированных умывальника, над каждым стенное зеркало. Справа — несколько душевых кабин. Часто по утрам зеркала покрываются водяной пленкой пара, несмотря на открытые форточки, и это мешает бриться.

Данте стоит один перед раковинами. Позади него последняя кабина справа превратилась в место музыкального омовения. На краю умывальника прямо перед ним пена для бритья, одноразовая бритва, пластиковый стаканчик с зубной щеткой и тюбик с зубной пастой.

По розовому цвету стаканчика и флакону с пеной он опознал Бена Машина. Тот как раз поет оперную арию. Данте кажется, что он узнал «Волшебную флейту». Как обычно, Бен поет в сортире.

Бен Машин бреется и чистит зубы перед тем, как принять душ. Через пять минут Данте увидит, как Бен выходит.

Данте обмазывает пеной подбородок и щеки. Белая мыльная борода контрастирует с его кожей. Он начинает старательно бриться. На щеках лезвия работают как снегоочистители, оставляя за собой темный и правильный след. Он больше не слышит ни шума воды, ни «Волшебной флейты». В зеркале он видит обнаженный торс удаляющегося певца, полотенце обернуто вокруг талии.

Данте перевели в корпус 37. Его лицо — свидетельство четырехмесячного лечения, четырехкратного ежедневного приема таблеток. Жир образует мягкий слой под кожей, о существовании которого напоминает бритье.

— Все в порядке?

Он поворачивает голову налево. Показывает поднятый палец исчезающему Жюльену.

Он закончил. Он кладет бритву на умывальник, потом входит в душевую кабину — всегда одну и ту же, вторую от входа. Он голый, полотенце висит на крючке. Он открывает краны, ждет, когда вода нагреется, и шагает под струю.

Он поднимает голову, и вода льется ему на лоб. Кабинка полна пара, слышен лишь шум воды. Ему хорошо.

Внезапно в спину дует холодом. Не успевает он обернуться, как его швыряет вперед. Он крепко ударяется лбом о стенную плитку. Оглушенный болью, ощупывая голову, он получает удар по почкам, другой — по ногам, и падает.

Ему, голому, лежащему в воде, остается лишь свернуться калачиком, округлив спину, прижав колени к груди, а сжатые кулаки — к ушам, чтобы избежать худшего. Враг продолжает бить, наставляя синяки на спину, бока, руки и бедра.

От водяных потоков удушье только сильнее. Сточное отверстие втягивает воду пополам с кровью. А тот, другой, нанося удары, что-то кричит — Данте не разбирает слов.

Он едва понял, кто его обидчик. Пациент, которого до прихода в 37-й он видел секунды две подряд, не дольше.

В какой-то момент он чувствует, что теряет сознание. Он думает, что умирает. Звон разрывает барабанные перепонки. Без сомнения, этот удар сильнее прочих. Он оглохнет. А потом шум воды заглушает сигнал тревоги. Возникают люди и крики, которые все разъясняют.

Удары прекратились. Он не решается повернуть голову. У него впечатление, будто все население ОТБ собралось, чтобы покричать в душевой.

Потоп ослабевает. Данте, все еще свернувшийся клубком, решается открыть глаза и видит, что над ним склонились санитары. Он хватается за чью-то руку и с трудом поднимается. У него все болит. Он едва понимает, что произошло. Враг исчез. Кажется, когда на него сыпались удары, он слышал «сраный педераст» и другие грязные слова.

— Что это за бардак, Манжин? Данте — четвертый пациент, на которого напал Церток. И всякий раз мотив — гомосексуальная тематика! Вы мне можете объяснить, что творится в 37-м?

— На вашем месте я бы успокоился и не разговаривал в таком тоне.

— Я говорю с вами таким тоном, потому что ваш пациент уничтожил результаты четырех месяцев терапии в 38-м, и я спрашиваю себя, не следует ли отправить моего пациента обратно.

— Не делай этого, несчастная! — говорит он ей неожиданно слащавым тоном. — Я переведу Цертока в другое отделение. Вам ведь не хочется, чтобы он принялся за старое? Это бы сильно повредило выздоровлению пациента и продвижению по службе его лечащего врача.

Впервые они вот так противостоят друг другу. Им мешает присутствие санитаров. Манжин спокойнее. Она пытается овладеть собой и наблюдает за ним — удобно уселся нога на ногу, слегка раскачивается, насмешливые глаза устремлены на нее: взгляд кота, любующегося добычей.

У него старушечье лицо. Седеющая челка падает на высокий лоб, будто на Манжине парик, черты немного оплыли, ранние морщины, но глаза блестят и светятся издевкой. Губы и нос постоянно в движении. Раздувающиеся крылья носа означают неодобрение, нередко гнев, которого так боится обслуживающий персонал.