Коровы - [44]

Боль из пизды кислотой расходилась по бедрам и тазу, но от камня внутри ей было еще больнее. Она снова потянулась за скальпелем.

Едва она провела длинный раскрывающийся разрез у основания живота, все поплыло. Попка, казалось, покачивается на полдюйма над полом и легонько стукается то там, то там. Ужасно много крови, кровь, наверное, попала ей в глаза, потому что вокруг стоял красный туман. Добрый цвет, убаюкивающий. Он покрывал ее руки, ими было трудно пошевельнуть. Но ей надо кое с чем разобраться и, несмотря на окутывающую боль, о деле забывать нельзя. Она бросила скальпель и резким усилием приподнялась на локтях так, что увидела забрызганный надрез вдоль живота. Красные губы разошлись от ее движения, и она обрадовалась, что наконец-то ее тело раскрылось перед ней.

Рукой она уверенно проникла сквозь рассеченную кожу в мокрую и горячую матку. Она сразу ее узнала. Твердый предмет, такой невообразимо ровной формы, каких в мире не бывает. Она улыбнулась и сомкнула вокруг него пальцы. У него были странные очертания — она ожидала найти что-нибудь гладкое и овальное — на ощупь немного походил на резину. Но вот он, и удовлетворимся этим.

Теперь красная дымка сгущалась в глазах, силы покинули ее, она так ослабла, что пришлось лечь на пол. Она глубоко дышала и обхватила себя, собираясь с силами. Не могла сказать, закрыты или открыты у нее глаза, но какая, блин, разница, если она сейчас совершит это. Вычистит себя от накопившейся за всю жизнь дряни.

Она убедилась, что готова схватить крепко, одним махом последний раз втянула полные легкие воздуха и вырвала предмет из матки. Он был слишком тяжел, она не смогла его удержать и уронила на пол. Зрение отказывалось служить, но она представила, как валяется на полу черная вонючая штуковина, почувствовала сквозь боль волны облегчения, уносящие ее прочь в мягкий сумрак освобождения. Она умерла с чувством очищения: наконец-то глыба яда лежала снаружи, привалившись к ее бедру

Глава тридцать четвертая

На улицах, высоко на поверхности города Стивен шагал в сумерках рассыпанных звезд — машины, огни, люди несли теплый ореол энергии, он светил, но не угрожал. Все хорошо, теперь стадо со своими способностями станет механизмом, с помощью которого он добудет средства для поддержания принадлежащей ему жизни. Причащение человеческим мясом наполнило клетки коров новой силой и завершило мутации, начавшиеся с их побега в подземные туннели. Они стали другими и радовались этой перемене. Тягостные тревоги переходного периода остались позади, они осознали свою природу — отныне они горячие звери и способны удовлетворить все свои желания, а не запуганная собственность человека, прячущаяся от владельца. Они стали охотниками, они вольны творить все, что продвинет их существование. Их ждет великое будущее, они не поскупятся на благодарность. Он стал их богом, дарующим жизнь, ибо они погибли бы без него. И заплатят они, если можно назвать это «заплатят», ненасытным голодом, утолить который сможет лишь человеческое мясо.

Над его улицей висело ясное небо, натриевые фонари горели ярче солнца. Они отбрасывали тени с четкими и строгими силуэтами.

Он поднялся по лестнице к своей квартире, представляя, как раскроется пизда Люси, она будет теплой, будет хотеть его одного, а попрыгав с ним несколько часов в койке, жена встанет и пойдет готовить ему покушать. Рядышком работает телек, время идет, а им ничего не угрожает, его обнимают ее руки, пальцы скользят по коже… тепло, уют, безопасность.

В квартире было холодно.

В кухне он обнаружил Люси на полу в луже крови. На два дюйма выше хохолка на лобке алела дыра, а к бедру прислонился мертвый желтый плод.

Его было затошнило, но горло пересохло, желудок застыл и похолодел. Люси покинула его и забрала с собой все, что минуту назад представлялось таким неприступным для врагов. Без нее он останется один — нет больше ни мягкого тела, чтобы забыться рядышком, ни ласкающих его грудей, никто не будет ходить по соседней комнате, когда он спит или смотрит телек.

Холод из его нутра охватил стены комнаты, они покрылись льдом, замерзла недавняя покраска, поблек цвет, постарел материал. Похолодел даже свет. Боковым зрением он видел, как выступает каркас здания, будто квартир две, как бывало при жизни Зверюги.

Все ночи, проведенные наедине с собой и своими страхами в обвивающей влажности его комнаты, обрушились пульсирующей болью воспоминаний. Под их тяжестью он рухнул на колени, заплакал от страха перед возвратом в эту опустошенность. Ни жены, ни ребенка, ни идеальной семьи. И даже ни собаки.

Он поболтал рукой в крови на полу, та была вязкой, несколько сгустков прилипли к пальцам. Слезы капнули на застывающую поверхность лужи нежно-розовыми брызгами.

Грязная безмозглая воровка. Спиздила его новую жизнь и утащила с собой в мертвое пространство, где его, гогоча, поджидает Зверюга. Нечестно, что после целой жизни, полной боли, одна ненормальная пизда отняла у него маленькую хрупкую драгоценность — счастье.

Он несколько раз пнул ее голову, но от ударов ногой ничего не изменилось.

Он вытащил лежащий у ноги Люси скользкий плод из липкой оболочки, парой острых ножей из ящика для посуды пришпилил его к стене, на уровне человеческого роста (плод состоял почти из одной головы). Не похоже на Господа Бога. Как оно и есть — мертвая изуродованная надежда. Он никогда не вырастет в рыжеватого блондина, не наденет тертый комбинезон, не пойдет поиграть в кукурузные поля, его никогда, никогда нельзя будет полюбить. На стенке он выглядел символом, кричащим: «Идиот, хуесос, мудак, недоумок, который ничего не видит, не слышит и не понимает! И ты вправду рассчитывал получить больше, чем вот это вот?!»