«Короткий Змей» - [15]

На протяжении трех дней льды оставляли им фарватер шириной в десяток миль. Они прошли к югу примерно двести миль, под попутным ветром, наперегонки с айсбергами. Капитан, подчинявший действия истине, не скрывал от своих людей, что, несмотря на благоприятные навигационные условия, их отделяет от порта назначения расстояние вчетверо больше пройденного. Мороз усиливался – лед намерз прежде за кормой, а затем и повсюду вокруг. Капитан нашел у берега узкий извилистый фарватер. Эта отсрочка длилась недолго. Каждой ночью их настигал жестокий мороз. По опыту плавания из Киркезунда они кое-как согревались при помощи ламп на тюленьем жиру, зажженных под прикрытием палубного брезента, который меж тем покрывался ледяной крышей. Рулевых сменяли каждые два часа, под угрозой смерти от переохлаждения. «Короткий Змей» был зажат льдом в день Святой Ингрид[34] (2 сентября) после перехода в четыреста миль из Страны без Домов. Они были, таким образом, в шестистах милях от цели, под приблизительно 72° северной широты.

Ранним вечером двое мужчин разговаривали на льду.

– Где видели большой умиак?[35]

– Охотились на тюленя сквозь прорубь, – отвечал тот, что моложе.

– Где видели большой умиак?

Прямых ответов избегали из боязни выказать свою похвальбу и вызвать недовольство Духов.

– Ждали почти весь день, перед тем как убить тюленя, – сказал тот, что моложе.

– Умиак, умиак!

И опять:

– Умиак, умиак!

Вопрос стал навязчивым рефреном, а вскоре темой словесного поединка.

– Умиак! Умиак! молодое дерьмо, – говорит тот, что постарше, – будет ли сказано, где видели большой умиак?

– Умиак! Умиак! старое дерьмо, – говорит молодой охотник, – большой! большой!

Речь не шла о традиционной женской лодке, которая не могла обнаружиться тут, среди льдов. Большой умиак – совсем другое дело, молодой охотник называл его, но не рассказывал о нем, чтобы раздразнить старших. Собаки ворчали и повизгивали во сне, упрятав носы под хвост.

– Забота удивляться оставлена старшим.

Перебранка – старое дерьмо, молодое дерьмо – продолжалась до ночи. Наконец, молодой охотник указал направление, которым можно было следовать, ориентируясь по складкам снега на льду, перпендикулярным направлению ветра. Большой умиак располагался в полуночи ходьбы. Эта новость вызвала взрыв веселья и активности. Мужчины разгрузили нарты и упрятали тюленьи костяки под кусками льда. Потом они принялись распутывать собачьи постромки. Из-за мороза это превращалось в мучительный труд, они орудовали голыми руками и зубами. При свете луны нарты медленно тронулись по хаотичному рельефу льдины. Мужчины бежали рысцой, похлопывая хлыстами. Они остановились обменяться парой слов, поскольку молодой охотник рассудил, что они приблизились к большому умиаку на расстояние звука. Мужчины тихо пожевали замороженного тюленьего сала. Некоторые помочились на лед, удерживая собак на длину хлыста, из страха, чтобы у тех не возбудил аппетит резкий запах их междуножий. В жаре зимних хижин, при свете масляных ламп, обычным занятием было подтрунивать над несчастными, которые по неосторожности бывали искалечены собаками и стали из-за этого посмешищем для женщин. В словесных нападках, главным образом и делавших их изгоями, припоминали по этому поводу собачий язык, согласно едкой сатире песенок, которыми обменивались противники, замещавший мужество изувеченных. «Язык! Язык! ты лижешь, вместо того, чтобы проникнуть внутрь», – говорил один. И другой: «Зубы собаки! Зубы собаки! Живот твоей жены зудит, вместо того чтобы принять!» Женщины хохотали и обнажали зубы, сточенные жеванием шкур.

Но в тот раз мужчины не смеялись, и слово было полностью подчинено действию. Они распределили роли, как при охоте на медведя. Самый старый стерег собак, которые испытывали к его хлысту уважение, заложенное шрамами на носах, ушах и хвостах. Он не позволял им пожрать кожу постромок и провизию. «Молодое дерьмо» показывал дорогу, которую узнавал под лунным светом, ориентируясь по складкам на снегу, потом по следам. Они распределили гарпуны и луки перед тем, как скользнуть в ночь.

Едва проснувшись и открыв глаза, Капитан заметил под перевернутым корпусом «Короткого Змея» странный свет. Лучи солнца, обнажая горизонт, проникали в укрытие между планширом и льдом, на который корабль был опрокинут килем кверху. Опираясь на свой прошлогодний опыт, экипаж из предосторожности закрыл эту щель бочками, свертками, сундуками с провизией и кусками льда. Все это лежало поверх палубных обшивок, разложенных снаружи, как юбка, и привязанных к корпусу веревками, которые были крепко притянуты к отверстиям, умело пробитым во льду. Итак, провизия и обшивки исчезли, и планшир поддерживался только кусками льда.

Капитан не стал терять времени на перекличку и скользнул наружу. Три изувеченных трупа лежали в лужах замерзшей крови. Руки, ноги и головы были отделены, вероятно, ударами топора. Капитан разбудил выживших пятнадцать человек, и, смирившись с ужасом происшедшего, они обсудили план действий. Четверо, в том числе Капитан, отправляются на поиски дичи. Они возьмут с собой оружие для охоты и шкуры, чтобы соорудить палатку. Двенадцать прочих, в том числе боцман, остаются под прикрытием перевернутого корабля и ждут возвращения товарищей. Капитан отмахнулся от вопроса о питании для этих людей, которые при отсутствии везения и невозможности отойти далеко не найдут дичи. Из-за боязни перегрузки или обеспокоясь движениями кого-нибудь из спящих, нападавшие оставили бочку с тюленьим жиром, которым можно было наполнять лампы и не умереть тем самым от холода.