Короткие встречи с великими - [48]

На прощанье в мою сумку посыпалась мелкие безделушки-сувениры. Дарил чуть ли не каждый. Я спросил переводчиков, нужно ли делать ответные подарки. Желательно, отвечали они. Но как и чем я мог одарить такое количество гостей?

Только 12 июля вечером я привёз делегацию в Москву. Целый час распределял их по номерам в гостинице «Европа», путаница была изрядная, мест не хватало, так как не учли разнополость. Наконец всех запихали в номера, я с облегчённым сердцем и с переполненной сувенирами сумкой направился домой.

Вот тут-то случился казус, позволивший мне глубже постичь тайны восточного характера. В углу коридора, в темноте, я заметил сидящего на корточках мужчину, мурлыкающего себе под нос какую-то заунывную песенку. Была ночь. Вгляделся: то был Киносита.

– Почему вы здесь, господин Киносита?

– А мне негде спать, вот я и здесь, – спокойно и как-то обречённо ответил драматург.

– Как так? Вам же выделили номер.

– А меня не пустили. Там живут какие-то чужие люди. Ваши.

– Что же вы раньше же сказали? Мы бы всё устроили.

– Не беспокойтесь, что же делать, если нет места? Я и так ночь пересижу.

Всё это – без тени упрека или иронии. Традиционная восточная покорность выпавшей судьбе.

Разумеется, я поднял его и добился у запутавшегося администратора места для Киноситы. Он чинно благодарил меня, сложив ладони в вежливом полупоклоне.

Представляю себе, какой скандал учинил бы в такой ситуации даже самый незначительный европеец или американец! А случай с Киноситой – даже если это не был бы выдающийся драматург – запомнился на всю жизнь.

Вальтер Фельзенштейн

Вальтер Фельзенштейн

Этот крупный немецкий режиссёр добился того, чего не удалось даже Станиславскому: создал полноценный оперный театр, в котором высокая вокальная и музыкальная культура соединилась с актёрским мастерством певцов. С 1947 года берлинская «Комише опер», которой до самой своей смерти руководил Фельзенштейн, являет собой ансамбль непревзойденного уровня, свободный от неизбежных, казалось бы, на оперной сцене наигрыша и ремесленничества как вокалистов, так и хора[50]. Постановки Федьзенштейна, свежие и изобретательные, совершенные по замыслу и отработке, вызывают у публики полный восторг.

В июне-июле 1951 года Фельзенштейн по приглашению ВОКСа побывал в СССР, ему подготовили широкую и разнообразную программу в соответствии с его интересами. Лично я с ним общался мало, гостя постоянно сопровождал сотрудник нашего отдела Игорь Ведерников. Только однажды я присутствовал на беседе Фельзенштейна с членами театральной секции ВОКСа балетмейстером Р. Захаровым, театроведом П.А. Марковым и режиссёром Н.П. Охлопковым. Уже один перечень этих имён говорит о том, сколь глубокой и содержательной была беседа. Тем более мне тяжело признаться, что я не запомнил из неё ни слова, ни фразы. Ещё досадней, что это далеко не единственный подобного рода случай.

Ведерников возил Фельзенштейна с женой в Ленинград, ещё куда-то – словом, немецкому гостю был оказан достойный приём. Маленькая деталь: постоянно служа в ГДР, Фельзенштейн, однако, упорно сохранял австрийское гражданство. Явно страховался на всякий случай: с Австрией его ничего не связывало.

Фельзенштейн обладал видной, привлекательной внешностью: высокий рост, отличная фигура, благородная осанка, бархатный баритон. Во всех своих проявлениях он представлялся личностью незаурядной. Как режиссёр он заслуженно завоевал всемирное призвание. В Москве он отлично поставил на сцене Музыкального театра им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко «Кармен» Бизе с новым русским текстом Рожновского и с отсутствием музыкальных речитативов: как и у Бизе, певцы просто произносят текст.

Мы с Ведерниковым озорства ради прозвали между собой Фельзенштейна Фельзенкамушкиным. В то время повсюду подчёркивался русский приоритет в открытиях и изобретениях. Отсюда родился анекдот: некий советский лектор в своей лекции высоко отзывался о великом учёном Однокамушкине. «Кто же это такой?» – спросили его удивлённые слушатели. «Как, вы не знаете? – возмутился докладчик. – Альберт Эйнштейн на самом деле был русским учёным, и его правильнее называть Однокамушкиным».

Мы же шутки ради превратили Фельзенштейна в полурусского – Фельзенкамушкина.

30 июля 1951 года в маленьком банкетном зале «Националя» был устроен прощальный банкет для «Фельзенкамушкина». Присутствовала наша начальница Кислова, я, замещавший заведущего отделом, и двое приглашённых – режиссёр Ю.А. Завадский и театровед М.М. Морозов, в детстве – Мика Морозов, некогда изображённый В.А. Серовым на его замечательном полотне.

Все пришли вовремя, но Фельзенштейны, жившие в той же гостинице, всё не появлялись. Прибежал встревоженный Ведерников: с фрау Фельзенштейн истерика, она отказывается идти на банкет, муж и Ведерников тщетно стараются её уговорить. Что же, пришлось ждать. Повадки фрау Фельзенштейн мне уже были известны: эта высокая, тощая и блёклая дама устраивала непрерывные сцены мужу.

Ожидавшие беседовали между собой. Морозов поведал, что бабушка его была египтянкой, отсюда у него также восточные черты лица. Завадский говорил, что завтра уезжает в командировку, оставляя вместо себя в театре А.Л. Шапса. Морозов спросил у Завадского, как проявляет себя его жена Бутомская, недавно назначенная завлитом в Театр Моссовета; Завадский сдержанно хвалил. Время шло, снова прибежал Ведерников с обнадёживающим известием: кажется, мадам смягчилась.