Короткая остановка на пути в Париж - [16]
Холл был всегда красиво убран, персонал об этом заботился. Каждые несколько месяцев оформление интерьера менялось. Помещение являло собой то охотничью хижину, то старинную кухню с очагом и полками посуды дедовских времен, то деревенский сарай, где по стенам были развешаны тележные колеса, дуги и упряжь, который затем уступал место выставке современно художника. Один угол был отгорожен высокой до потолка сеткой, за ней птицы щебетали, перепархивая в ветвях стоявшего в кадке дерева. Была еще и одинокая, всеми любимая птица Керри, обитавшая в отдельной клетке, — большая, черная с ярким желтым ожерельем; скрипучим голосом она охотно произносила разные слова, например: алло, морген или (сглатывая) ауфвидерзеен. Но как бы ни преобразовывалось пространство холла, одно оставалось неизменным — большой транспарант на стене напротив окна, под часами (циферблат изображал улыбающийся круг солнца).
Mach es wie die Sonnenuhr —
Zähl die schönen Stunden nur! —
стояло на нем. То есть: поступай, как солнечные часы — считай лишь счастливые часы!
В холле властвовал Старый Фриц — так называли все этого удалого поджарого старика с обветренным лицом морехода и светлыми, веселыми, как новый серебряный талер, глазами. На самом деле был он не Фриц и не Фридрих, и уж тем более не Фридрих Великий, чье легендарное имя — Старый Фриц — он присвоил или получил где-то когда-то: как бы там ни было, все называли его Старый Фриц.
Старый Фриц был замечательный эрудит. Кажется, не возникало проблемы, в которой он чувствовал бы себя несведущим, разговора, в котором не имел бы сообщить собеседникам что-либо интересное. Говорили, будто прежде он преподавал в гимназии историю и географию, ему приписывали также какие-то таинственные эзотерические путешествия по Востоку, сам он объяснял свои обширные познания тем, что в детстве был мелким и низкорослым: когда он садился за стол, матушка подкладывала ему под задницу толстенный энциклопедический лексикон. — «Я впитывал всё, что там написано, как растение всасывает соки земли». Даже по территории доктора Лейбница — в пространстве медицины — Старый Фриц прогуливался уверенно, как по собственной комнате.
«Я принес из сада розу и подарил ее нашей милой фрау Хильдебрандт, — рассказывал он. — Фрау Хильдебрандт взяла розу и опустила ее цветком вниз в стакан с минеральной водой. Она еще помнит, что цветы ставят в воду, но уже не помнит каким концом и в какую воду. Потом она забудет, что цветы ставят в воду. Потом, наверно, вообще забудет, что такое цветы. Мы, дорогие дамы и господа, катастрофически вырождаемся. Каждый год в Германии двести тысяч человек забывает, каким концом ставят цветы в воду. Если так пойдет дальше, через пару десятков лет пять процентов нации будут держать цветы в вазах вниз головой. Пять процентов!.. Общественно развитые страны оплачивают прогресс душевным здоровьем и в состязании на приз доктора Альгеймера непременно выигрывают с хорошим счетом у менее развитых. При тоталитарном режиме вас постоянно бьют по рукам и по голове: делай так, думай так. И постепенно ваши действия и мысли приобретают необходимый режиму автоматизм. Никто не размышляет о том, где у розы какой конец и почему ее надо ставить в воду, а не в молоко. Всё неукоснительно ясно. Надо экономить на дровах, уметь собрать затвор винтовки, выпороть нашкодившего ребенка, ходить по воскресениям в церковь или отдать жизнь за кого положено. При тоталитарном режиме мозг отучен от разномыслия, к которому в наших демократических оранжереях дитя приучают, едва оно начинает лепетать. „Представьте себе, наш малыш схватил розу и поставил ее вниз головой в кружку с молоком!“ — „Поразительно интересно! Какой замечательный мальчик! Из него непременно получится что-нибудь необычное!“ И только позабытый в углу прадед, не успевший вполне переварить демократическое жаркое, ворчит недовольно: „Врезать бы ему хорошенько по заднице!“»
«Брра... Брра... Брраво!» — поддержала оратора птица Керри.
Старый Фриц весело сверкнул глазами и погрозил ей пальцем.
«В старинной книге я нашел однажды забавный рассказ. Встречаются двое. Один спрашивает другого: „Кто вы такой?“ Второй отвечает: „Человек“. — „Кто?“ — „Человек“. — „Это я понял. Но кто еще?“ — „Просто человек“. — „Но просто человека, человека вообще не бывает. Человек еще непременно солдат, врач, механик, портной... Так кто вы такой?“ Вы понимаете, мои дамы и господа? Мы прежде всего хотим быть людьми вообще и таковых видеть вокруг, и от этого увязаем в диалектике, борьбе и единстве противоположностей, разнообразии мнений и возможных решений. Очень жаль, но с этим ничего не поделаешь: чем больше в человеке человека вообще, тем охотнее подхватывает его под руку доктор Альцгеймер...»
«Тарахтит, мешает работать, однако интересен, — прислушиваясь к речам Старого Фрица, думал Ребе, возившийся в уголке со своими вычислениями. — Между тем, дело, может быть, обстоит совершенно иначе. Наступает момент, когда человеку необходимо становится, самому того не сознавая, оборвать проводки телефонной сети, выгородить себе пространство вокруг, чтобы побыть в нем один на один с собой, что-то додумать в своих исканиях, довести до конца без участия тех, кто образует мир вокруг, вот хоть без этого шумного
