Короткая лесбийская проза - [10]

В машине мальчики, облокотясь друг на друга, бросают на меня плотоядные взгляды и подергиваются, словно насекомые; они обмениваются взглядами, они уверены, что их хитрость мне недоступна. Но я зашла слишком далеко в поисках слишком многого, чтобы пропустить все это. Мы едем, превышая скорость, вверх по Риверсайду, и совсем немного осталось до трущоб, напичканных женщинами в окошках, пожарных выходов, завешанных разноцветными тряпками, и музыки салса, густым туманом повисшей над городом. Как стрекот сверчков, пронизывающий летние ночи в Огайо, эта музыка устанавливает здесь свои законы.

«Ну, — говорит один из них, — ну, и куда мы едем?»

«Да, — говорю я. — Да, в Ботанические Сады в Бронксе».

Ни за что не поехала бы в эти Ботанические Сады, но необходимо сохранять иллюзию того, что я куда-то направляюсь. Если бы я была хоть немного более уверена в себе, я бы предложила взять паром, перебраться на Стейтен Айленд и заняться этим в парке на острове. Тогда я могла бы думать о ней.

Когда мы приехали на Стейтен Айленд, было холодно, ветрено, и все было серым. Мы приехали туда и поняли, что смотреть тут было не на что: Стейтен Айленд ничем особенно не отличался от Манхэттена.

«Или от чего-нибудь еще», — сказала она, разглядывая улицу-коридор из комиссионных магазинов и офисов страховых компаний. Было воскресенье: все наглухо закрыто и никого на улице. В конце концов мы отыскали кафе рядом с паромом, где мы пили кока-колу и кофе и она курила, пока мы ждали посадки на паром.

«Лесбы, — сказал продавец мужчине, сидящему около прилавка. — На что поспорим, эти две — лесбы?»

Мужчина около прилавка обернулся и стал нас рассматривать.

«Обе не красавицы», — сказал он.

Она улыбнулась и погладила меня по щеке; дым от ее сигареты плыл у меня перед глазами прямо в мои волосы.

«Такой момент, — сказала она, — надо запомнить».

По пути назад я смотрела, как ветер хлещет ее по лицу и оно приобретает форму, которую я раньше не видела, и когда я ловила на себе взгляд какого-нибудь мальчика на пароме, она говорила, не глядя на меня и не отводя взгляд от бетонных складок мантии у ног Статуи Свободы, которая как раз была по левую руку: «То, что ты делаешь, — твое личное дело, но не ожидай, что я буду всегда тебя любить, если ты будешь так себя вести… Я тебе не мать, — говорила она, поворачиваясь ко мне лицом, — сама знаешь. Я тебе только любовница, и ничто не вечно».

Когда мы сошли с парома, я сказала: «Я и не жду, что ты будешь всегда меня любить», и она сказала, что я неразборчива и сварлива, и зажгла сигарету. Спускаясь в метро, я смотрела, как она уходит, и мне казалось, это был первый раз, когда я видела, как она уходит от меня, оставляя за собой нить голубого дыма.

Что-то случилось с мальчиками, что-то изменилось в их лицах, в том, как они держат свои сигареты, в том, как они толкают друг друга. Что-то меняется, когда медленно исчезает свет и один из них говорит: «У нас есть свой клуб, поедешь с нами?»

«Что за клуб? — спрашиваю я. — И что вы там делаете?»

«Пьем виски, — отвечают они. — Колемся. Смотрим телевизор».

Мой мальчик, тот, кого я выбрала из целого города мальчиков, ковыряется во рту, пытаясь вытащить зубочистку, застрявшую где-то между зубов, затем проводит пальцем по блестящему пластику руля. По его молчанию я понимаю, что он хочет, чтобы я поехала с ними. Вот как добраться до мальчиков — поехать в их клуб. Мальчики — как стадные животные, они всегда формируются в клубы, как будто помочь себе сами они не в состоянии. Это — закон человеческой природы, который я открыла для себя, пользуясь своим ограниченным опытом общения с миром: там, где существуют мальчики, существуют клубы, и везде, где существует клуб, полно мальчиков, ищущих удовольствий.

«Могу я вступить в ваш клуб?»

Вот что я привезу ей — сигареты и клуб мальчиков. Вот что заставит ее остаться со мной навсегда — то, что я побывала у мальчиков и вернулась к ней.

«Ну, — говорят они, улыбаясь, гримасничая и почесываясь, — существует еще посвящение».

Старший из мальчиков младше меня, но, как и все мальчики, он думает, что я знаю меньше, чем они, как будто бы то, что я женщина, мешает мне понимать происходящее. У них свой язык, который, как они думают, доступен только мальчикам, но понимание их языка и есть ключ к успеху моего предприятия, так что я улыбаюсь и говорю: «Со всеми трахаться я не буду, ни вместе, ни по раздельности».

Мой мальчик смотрит на меня и позволяет себе прохладную улыбку, и меня бесит, что он стал обо мне лучшего мнения только потому, что я говорю на языке, который может выучить любой идиот.

С ней мы либо говорили обо всем, либо не говорили ни о чем. Счета за отопление, зубная паста, ужин и вся остальная обыденность никаким образом не обговаривается. Я понимаю, что долго так продолжаться не может и каждая минута, когда мы не вместе, означает конец наших отношений. Она просит меня не покидать ее, но я знаю, что однажды она покинет меня, чтобы из денег, оставшихся после замужества, платить за квартиру, пока надзор за сдачей площадей внаем действует в Нью-Йорке, и я увижу, как она идет по улице, как она обнимает кого-то другого, и время от времени, поздно ночью, когда она нанизывает на мои груди колечки дыма, я говорю ей: «Не уходи от меня. Никогда-никогда».