Короткая глава в моей невероятной жизни - [42]

Я слегка смущаюсь, когда Ривка достает из сумки свою собственную менору. Неужели она думала, что я забуду? Разве я не сказала ей, что сегодня мы будем праздновать Хануку? Неужто она думает, что я настолько несведуща в иудаизме, что не смогла бы узнать, что для празднования Хануки нужны менора и свечи? Когда я указываю ей на то, что у нас уже есть менора, она просто отвечает: «Отлично». А потом видит мое скептичное выражение лица.

– Эта менора принадлежала родителям моей матери. Они получили ее в качестве подарка на свадьбу. Я зажигаю ее каждую ночь Хануки, независимо от того, где нахожусь. – Она с гордостью смотрит на нее и кладет руку на мое плечо. – Знаешь, с менорами и Ханукой так – чем больше, тем веселее.

Я смотрю на ее менору, стоящую на каминной полке рядом с сияющей медной менорой, купленной моей мамой. Наша выглядит новой и безвкусной. Она кричит: Привет. Я Менора. Я знаю, что вы не евреи и никогда раньше мной не пользовались, но позвольте мне помочь вам отметить вашу самую первую Хануку! Менора Ривки отлита из чугуна и украшена прекрасным орнаментом из птиц и деревьев с фруктами. На ней видны нестираемые капли застывшего воска самых разных цветов, свидетельствующие о многих десятилетиях Хануки. Ривка ставит семь свечей в свою менору, а затем делает несколько шагов назад и с улыбкой осматривает каминную полку.

– Джейк, – говорит она, – ты не мог бы выйти на улицу и посмотреть, видно ли там три звезды? Когда на небе видно хотя бы три звезды, можно зажигать меноры.

Джейк хватает куртку и, кажется, просто счастлив выполнить это задание, словно он самый подходящий кандидат для выполнения подобной работы. Думаю, Джейк чувствует себя немного за бортом из-за всей этой возни с Ханукой и потому рад исполнить роль, которая принадлежит только ему.

Это тихий канун Рождества. Иногда к нам приезжают родственники. Мои тетя, дядя и кузины из Сэг-Харбора. Моя тетя из Калифорнии. Моя бабушка тоже приезжала, но она умерла три года назад. Часто к нам присоединяются Джулз и Клео, но в этом году они решили остаться дома, и Дариус должен прийти на десерт, а это будет первый раз, когда он встретится лицом к лицу с Джулз после того судьбоносного дня в комнате Клео. Но сегодняшний вечер – шанс для Джулз и Дариуса начать все сначала, и Клео просто в восторге, что проведет канун Рождества со своим парнем. В прошлом году здесь был и Джеймс, и я снова пригласила его, но он решил провести вечер со своей семьей. В прошлом году он всех их ненавидел. В этом году, кажется, все наладилось. Они не особо обрадовались, когда он сообщил им о своей ориентации, но теперь, думаю, они понимают, что изменить это невозможно, и неважно, что они будут делать или что скажут делать ему, неважно, на скольких симпатичных девушек его отец укажет ему в ежегоднике Двенадцати Дубов. Так что у нас дома в этот канун Рождества, в шестую ночь Хануки, присутствует только моя малая семья. И Ривка.

Джейк возвращается домой. Его волосы белы от снега, и несколько снежинок даже застряли в его необычно длинных ресницах. Он трясет головой, и снег покрывает весь проход. Он вытирает нос рукавом куртки:

– Там ничего не видно. Какие там звезды, не видно даже дом напротив. Метель метет.

Ривка спешит к Джейку, снимает с него куртку и вешает на крючок в коридоре, словно встречает его в собственном доме. Он дует на свои руки, чтобы согреть их.

– Прости, Джейк. Я не подумала про снег. Я не хотела посылать тебя на улицу в такое ненастье.

– Да ничего страшного. Я люблю снежные бури. – Если звезд не видно, можно ли все равно зажечь менору? – спрашиваю я.

– Конечно можно. Я не думаю, что правило о трех звездах было взято из древнееврейских текстов или чего-то подобного; мы просто привыкли делать так у нас дома, когда я росла. Нам всегда так хотелось зажечь свечи, что нашим родителям пришлось придумать что-нибудь, чтобы мы не спрашивали каждые десять секунд, не пора ли.

Я иду на кухню за мамой и папой. Они заняты чем-то невероятно сложным и выглядят как два человека, с головой погруженных в свое дело. На плите три сковороды. Каждый держит по две лопатки. На мое запястье только что упала капля горячего масла, а я все еще стою в дверном проеме, так что могу лишь представить, какую боль им приходится испытывать, если они стоят всего в нескольких сантиметрах от плиты.

– Что здесь происходит? – спрашиваю я.

– Картофельные оладьи! – кричит папа, не отрывая взгляда от плиты. – Клади-клади картофельные оладьи.

Мама закатывает глаза. Очевидно, что за сегодняшний вечер он не впервые использует эту весьма избитую шутку. Я подхожу ближе и вижу, что в сковородках жарятся маленькие оладьи из тертого картофеля и на столе рядом с плитой их целая гора.

– Пора зажигать свечи Хануки.

– Это последняя партия! – все еще кричит папа, хотя я стою прямо рядом с ним. – Мы на финишной прямой. Подождите нас.

Спустя несколько минут мама с папой появляются из кухни с широкими улыбками на лицах, в фартуках, покрытых пятнами от масла. Мама выключает «Рождество Чарли Брауна», а также гирлянду на елке, словно избавляясь ото всех признаков Того Другого Праздника, пока мы концентрируемся на Хануке. Мы все смотрим на Ривку, словно воспитанники детского сада в ожидании, что воспитатель расскажет им о новом занятии.