Короткая дорога - [28]

И заливисто рассмеялась.

— Близко, но не точно, — парировала Ольга. — Буду откровенной. Нам действительно необходимо выяснить, что именно случилось летом восемьдесят пятого года, чтобы предотвратить возможное повторение этих событий. Просьба: нельзя ли взглянуть на больного? Как угодно, в глазок, через щелочку, может быть в его палате стоит видеокамера? — Отказать законно я могла бы только в одном случае: окажись больной осуждённым по уголовному кодексу, в этом случае требуется особое разрешение, да и содержатся такие пациенты с других учреждениях. Сослаться на врачебную этику тоже можно, но мне строго-настрого приказано помочь вам. Потому — идёмте. Не забудьте маски, в коридорах и вправду понаставили камер: нам влетит за несоблюдение карантинного режима. Инструкции простейшие: ничего не трогайте, двери палаты не касайтесь. Я не уверена, что зрелище вас порадует, поскольку больной в помрачённом сознании, но, если это необходимо — пожалуйста. Кто я такая, чтобы возражать главному врачу и товарищам из министерства?

Я убедился в том, что легендарные “палаты, обитые войлоком” существуют в реальности, а не являются выдумками недобросовестных литераторов и режиссёров. Обивка, правда, не войлочная, какой-то современный материал, вроде мягкого пластика. Пластик не белый, как обычно показывают в кино, а мягко-зелёного цвета. Дверь смахивает на тюремную: с форточкой для подачи еды и засовами. Не преминул осведомиться у врача — почему именно засовы, а не замки. Оказалось, что из соображений безопасности: случись что, можно мгновенно открыть.

— Встать не ближе, чем на метр, — строго повторила Юлия Владиславовна. — Вытянутая рука. Иначе сумеет схватить, а я за вас отвечаю.

Первым в форточку заглянул я. Закашлялся. Отпрянул.

Это было очень похоже на человека, — седого, среднего роста, в светлой робе, штаны-рубаха. В двадцатом ему должно исполниться сорок девять лет. Но я крепко сомневаюсь, что увидел именно человека.

Он безостановочно бродил по палате, выверенными, четкими зигзагами, будто по навсегда затверженной траектории. Вперед-вправо, вперед-влево, разворот, и снова. И ещё раз. Да только движения совершенно не человеческие, эдакая помесь зомби из корейского фильма и куклы-марионетки. Неестественно выгнутые суставы, откинутая назад голова, так что подбородок почти смотрел в потолок, левая ступня навыворот, правую ставит на пятку, подняв носок. Хорошо, я не зацепился с ним взглядом — очень не хотелось бы увидеть глаза этого существа…

— Говорите, на контакт не идёт? — буркнула Ольга, заглянув в палату. — Что ж, попробуем.

Валькирия тихо заговорила на языке, какого я в жизни не слыхивал. Полно шипящих и свистящих звуков, слышно низкое “ы”, редкие протяжные гласные. Я заметил как лицо Юлии Владиславовны начало вытягиваться от изумления.

Могучий удар в дверь, показалось, что здание содрогнулось. Ольга спокойно отошла на шаг назад. Изнутри послышался ответ, состоящий из злобно-обвиняющих взрыкиваний, невнятных стонов, привизгов, стенаний. Однако в этом потоке можно было отчетливо разобрать непонятные слова.

— Что вы на меня так сморите? — внучка Хемминга обвела нас взглядом. — Финно-пермский язык, очень архаичная форма, думаю, тысяча лет, если не больше. Часть я не поняла, но смысл очевиден: требует выпустить его из “темницы плоти”.

За форточкой в двери клацнули зубы. Звук такой, будто крупная собака поймала брошенный ей кусочек печенья. Я невольно отступил подальше.

— Доктор, благодарю вас, мы узнали достаточно, — сказала Ольга. — Хотите добрый совет? Вызовите сюда священника. Да-да, обычного батюшку. Не важно какого, православного, старообрядческого, католического. Только не протестантов, у них не получается почему-то. Отчитает, окропит, может быть поможет, хотя я не уверена… — Выпустить из темницы плоти… — почти зачарованно произнесла Юлия Владиславовна. — Но причём тут финно-пермский язык? — Если я возьмусь объяснять, то скорее всего окажусь в соседней палате. Просто поверьте на слово. Вы не сильно ошибались, говоря об одержимости, это явления из одной категории. Оно, то, что в нём, хочет освободиться, найти нового носителя, которым может стать любой. Боже упаси, если такое случится и оно получит свободу действий…

* * *

…— А вот теперь, — мы вышли из больницы, сели в тёмно-розовый Volkswagen, и Ольга начала выруливать со стоянки перед главным корпусом. — Теперь мы заглянем туда, где вы, Лёня, пока точно не бывали. Место. Тень. Участок “Спирали”, о которых вам говорили дед с Данилой. Очень вас прошу, будьте естественны, не подавайте виду, что вы чужак. В случае нежелательных контактов с полицией или горожанами во всём слушайтесь меня. Согласны? Вот и чудесно.

Машина выехала на питерскую кольцевую. Была середина дня, мы очень быстро добрались до Вартемяги, где находился въезд на “короткую дорогу” — тот самый, который я безуспешно пытался найти совсем недавно. Хемминг был прав, он сместился на полторы сотни метров западнее, причём знак “Тупик” никуда не исчез, только был развёрнут левее.

— Возьмите, — валькирия полезла в дорожный рюкзачок, извлекла бумажник и отсчитала десяток купюр по сто и пятьсот рублей. — Пригодится, если возникнет желание прогуляться, а я буду занята. Ведите себя непринуждённо, там всё то же самое, что и у нас, но с некоторыми расхождениями…