Короткая дорога - [27]

Ольга отвлеклась на телефонный звонок — хорошо, что у неё гарнитура, меня выбешивает, когда водитель прижимает смартфон плечом к уху или, хуже того, чатится в мессенджерах. Промелькнула харчевня “Сампо”, она опять переехала на несколько километров дальше, и лес вокруг стоянки теперь не сосновый, а буковый.

— Нужного человека нашли, — кратко сказала она. — Устроили приём у заведующей отделением, поэтому едем сразу в стационар. Пока не знаю, повезло нам или нет, в делах подобного рода везение сопутствует нечасто. Да и чем нам эта встреча поможет, непонятно… Но если решили — едем.

Часть VII

Военный совет в составе деда Хемминга, Ольги, Данилы и вашего покорнейшего слуги состоялся вечером того же дня, но ему предшествовали несколько событий, отчасти прояснивших для меня смысл происходящего.

Шестая психиатрическая больница на Обводном канале произвела мрачное впечатление, что не удивительно — нет ничего весёлого в “домах скорби”, да и выглядел главный корпус так, будто вынырнул прямиком из позапрошлого века: грязно-жёлтое обшарпанное здание в три этажа с полуподвалом, над которым поднимаются купола Александро-Невской лавры. Настроение слегка улучшилось после того, как нас приняли, не задавая лишних вопросов, попросили надеть обязательные маски и проводили на второй этаж к заведующей отделением, оказавшейся неожиданно милой женщиной в возрасте под пятьдесят. И не скажешь, что психиатр, скорее, детский врач — полненькая, улыбчивая, разрешила находиться у неё в кабинете без опостылевших “намордников”.

— Да, нам утром звонили из Москвы, из министерства, — сказала Юлия Владиславовна, а я лишь мысленно развёл руками. Хорошенькие “знакомства” у Ольги в медицинской сфере! — Признаться, я удивлена: этим больным никто не интересовался очень много лет, насколько мне известно, его родители скончались, другим родственникам он не интересен, к сожалению. Да и случай в моей практике весьма нестандартный… Однако, факт отсутствия родных не отменяет врачебной тайны, диагноз я могу раскрыть только по предписанию соответствующих органов. Понимаете? — Более чем, — согласно кивнула валькирия. — Доктор, нас интересует не диагноз, а обстоятельства, благодаря которым этот человек оказался в вашем стационаре. — Но это случилось более тридцати лет назад! — воскликнула заведующая. Заглянула в лежавшую на столе толстую папку. Надо полагать, история болезни. — Да, поступил в детскую психиатрию на Песочной в июле восемьдесят пятого года в тяжёлом состоянии, по достижению совершеннолетия переведён к нам. В специнтернат не отправляем, поскольку может представлять опасность для себя и окружающих. — До сих пор? — невольно вырвалось у меня. — Три с половиной десятилетия прошло! — Такое случается, — ответила Юлия Владиславовна. — Позвольте узнать, о каких “обстоятельствах” вы только что упоминали? — Дело в том, — осторожно начала валькирия, — что тем летом в посёлке бесследно исчезли несколько человек. Мы предполагаем, что ваш пациент мог стать первой жертвой, но выжил — сумел убежать, вырваться. — Жертвой? Или виновником? — уточнила докторша. — Нет-нет, исчезновения произошли уже после его госпитализации. Но почему вы спросили именно о “виновнике”? Есть веские основания? — Найдутся. Осенью восемьдесят пятого года в детской клинике он убил двоих сопалатников примерно своего же возраста, плюс-минус. Недосмотр персонала, никто не предполагал, что четырнадцатилетний подросток, пусть и с острым душевным расстройством, способен на подобное. Главврача тогда сняли, это есть в сопроводительном письме, высланном нам с Песочной при переводе. Здесь он тоже… Отличился. Обошлось без погибших, но трое сотрудников в разные годы серьёзно пострадали, один — до инвалидности. Если верить записанным в те времена сведениям от родителей, характеристике из школы, это был тихий, ничем не примечательный ребенок. И вдруг такое. — Всё настолько плохо? — Понимаю, что мне не по чину оперировать подобными терминами, — ответила Юлия Владиславовна, — но лет сто назад его сочли бы одержимым. Тяжело одержимым, — выделила она интонацией. — Мне иногда кажется, что его состояние нечто большее, чем обыденный понятный диагноз. Подобные случаи описаны в медицинской литературе, но их очень немного.

Мы с Ольгой переглянулись.

Врачебная тайна врачебной тайной, но нам удалось выяснить достаточно, чтобы осознать — Юлии Владиславовне достался крайне сложный пациент. С годами ничего не менялось, нечастые ремиссии, когда он становился “почти нормальным”, сменялись патологической, запредельной агрессией. Странные движения, странная речь — он начинал говорить на несуществующем языке. Прозвучал термин “диссоциативное расстройство”, в просторечии — раздвоение личности, причём вторая “личность” за многие годы так себя и не раскрыла. Это был, как выразилась заведующая отделением, “точно не человек”, сиречь больной не ассоциировал себя с Наполеоном или Юлием Цезарем из анекдотов про сумасшедших. Нечто иное, а вот что именно — психиатры так и не докопались, alter ego пациента не шло на контакт.

— Можно спросить, — неожиданно прервала сама себя докторша, — а вы, собственно, кто? Замминистра не станет звонить моему начальству ради обычных посетителей. Будь вы из органов, предъявили бы документы, верно? Неужели частные сыщики?