Коронка в пиках до валета - [3]

…В корпусе Илья держался в стороне от товарищей даже своего круга. Только с князем Вадимом Холмским он как-то сблизился, но и то не по своему желанию — князь, по-видимому, сам упорно искал с ним сближения.

Странный был юноша, этот богач, аристократ, князь, Рюрикович по крови. Ему противна была спесь юношей его круга, которые в обращении с товарищами низшего происхождения всегда старались дать им почувствовать свое сословное превосходство.

Всякая такая выходка «сиятельных» всегда больно задевала князя Холмского, и он, словно в пику им, тянулся к товарищам, в жилах которых не было ни капли «голубой крови».

Если не было у них этой крови, то была сила духа, был ясный разум и было знание жизни — и это сознавал Вадим Холмский.

Он мало интересовался морскими науками — к путешествиям был равнодушен, у него рано появились какие-то книги, которые он читал тайком от товарищей и умел их прятать. И никто в Корпусе не знал, что читает Вадим.

Первые места в Корпусе занимали, конечно, княжичи, графчики, барончики, адмиральские сынки — все фавориты ротных командиров. Благородные зады сиятельных были освобождены раз навсегда от порки, и высшие баллы сыпались на них, как из рога изобилия. Обер-офицерские сыновья каждый балл брали с бою, и все-таки к ним придирались все: и преподаватели, и ротные.

Илья со всеми был ровен и мягок и от всех был равно далек. С первого курса он почувствовал себя как-то старше других. Большинство его товарищей еще были мальчишки, а у него была уже определенная цель жизни — плавать у берегов Камчатки и Аляски, бороться со льдами Северного Ледовитого океана. Эта ребяческая мечта, с которой он пришел в Корпус, благодаря чтению, с годами выросла и укрепилась. Товарищи его мечтали о сверкающей лазури Средиземного моря, а «капитана Кукука» кенаец из корпусного Музея, подмигивая ему косыми глазами, звал к себе на далекий север, обещая раскрыть нераскрытые тайны вечно холодного неприветного моря.

Князь Вадим Холмский сумел победить строптивое сердце Ильи. Между ними завязалась дружба, но странная: она долго ограничивалась стенами Корпуса, в гости к сиятельному товарищу в его барский особняк на Английской набережной Илья не шел, и в Гавань к себе его не приглашал.

…Шли годы… Не шли, а летели!.. Мать Ильи на глазах старела — тяжело переживала она потерю мужа! На их домике прибавилось плесени на фундаменте… Крыша словно стала прогибаться. Самый домик как будто понемногу вростал в землю… Ленка уже перестала воровать черемуху и яблоки… «Капитан Кукук» перестал ее третировать, — стал звать, как все — Леной, даже изредка Леночкой… Прошло еще года два, и однажды он назвал ее Еленой Павловной. И оба почему-то вдруг покраснели. С «ты» они перешли на «вы». Детство кончилось, наступила юность…

Однажды осенью он, улыбаясь, преподнес ей целый ворох спелой черемухи. Елена Павловна покраснела и засмеялась, взяла этот огромный пук, сказала: «Мерси» и прибавила: «Вы, Илья Андреевич, сделались любезнее и добрее. Куда девалась ваша скупость?»… Помолчала и задумчиво прибавила: «Знаете, а я все еще люблю эту черемуху. Быть может, потому, что в детстве было так трудно и так опасно добывать ее из вашего сада?». Оба засмеялись и задумались…

…Илья уже гардемарин. Только что вернулся из плавания… Высокий, серьезный, с лицом умным, энергичным и резко очерченным. Он стоял около Елены и держал ее за руку.

Она — красивая стройная девушка, с лицом строгим, даже грустным…

Они говорили о будущем, которое свяжет их молодые жизни в одну. В их отношениях не было мятежной страсти, не было глупой влюбленности — было взаимное уважение, была безграничная дружба, скрепленная ясным сознанием, что у обоих одна цель жизни.

…Как за эти шесть лет много изменилось в Гавани! Старый будочник Евстигней растерял последние зубы, — уже не говорил, а шипел. Теперь он вскакивал, когда мимо будки проходил Илья, вскакивал и нелепо салютовал блестящему гардемарину своей неповоротливой, непослушной алебардой. А шесть лет назад он раз здорово надрал Илье уши, — грозился даже крапивой выпороть.

Его товарищи «индейцы» устроились кто куда — кто в фельдшерском училище, кто в мореходных классах… Говорили уже хриплым басом, обзавелись трубками и свирепо смолили махорку.

Таинственные подарки

За эти годы произошло одно важное происшествие: мать Елены перестала получать и без того редкие письма от своего мужа, который плавал на дальнем Востоке на судах Российско-Американской компании штурманом на шхуне «Тюлень». В последних письмах Павел Кузьмич писал жене, что скоро приедет в Гавань, выйдет в отставку, будет жить на пенсию… Писал еще как-то неопределенно, что де слава Богу, вернется «со средствами». И вдруг… зловещее молчание! Год прошел, другой… нет вестей!

Отправилась Марфа Петровна в правление Российско-Американской компании справиться, в чем дело. Там ее огорошили известием, что де со шхуной «Тюлень» произошло несчастье: часть экипажа пропала без вести. По предположению секретаря, в числе пропавших приходится считать и штурмана Мишурина, так как о нем никаких сведений нет.

— Мы производим еще следствие, — добавил секретарь безучастным голосом, глядя куда-то в сторону. — Российско-Американская компания не жалеет средств на спасение своих служащих… О последующем вы, сударыня, не извольте беспокоиться, — вы будете уведомлены своевременно. Имею честь!