Корона скифа - [87]

— Отчего ты Асинкрит мечешься? — говорил граф Разумовский, — разве ты не помнишь строки Михаила Юрьевича Лермонтова "Была без радостей любовь, разлука будет без печали?"

— Вы старая перечница, что вы можете понимать в любви! — сердился Горин.

— Ага! — воскликнул граф, — проняло! А то всё твердил: не женюсь, не женюсь! А ведь тебе обязательно нужны наследники.

— Сам знаю! — буркнул Горин.

Вскоре после этого он посетил Сисилию Ронне. Для этого визита он позаимствовал пальто и шапку у Давыдова, а у графа его серебряные часы на цепочке.

— Прошу руки вашей приемной дочери! — заявил Асинкрит, оторопевшей женщине. — Вы не смотрите так, я вам всего не могу пока сказать, но уверяю вас, если мы поженимся с Верочкой, наши дети будут сказочно богаты. Они, может, будут богаче всех в Томске!

Сесилия Ронне расхохоталась:

— Ти волосатый обельзьян! Как смель ты просить рука Верочка?

Горин пошел в кабак и пропил там часы графа Разумовского.

Возвратившись домой, он каялся и плакал.

Граф процитировал стихи:

Всё это было бы смешно, Когда бы не было так грустно!*

С этих пор Горин не мог уже ни о чём думать и говорить, кроме как о женитьбе на Верочке Оленевой. Граф Разумовский урезонивал его:

— Посмотри на себя, ну, какой же ты жених? Чем ты можешь прельстить юную особу? Ты ходишь в отрепье, ты зарос волосами по самые глаза.

— Я хочу жениться на Верочке! — ответствовал упрямый Асинкрит.

— Хорошо. Тогда тебе нужно открыть свой подвал, извлечь кое-что из сундука, пошить себе модные костюмы, нанять себе личного парикмахера, который бы брил тебя в день по два раза, и опрыскивал бы самыми модными духами.

— Нет, я не могу нарушить отцово завещание.

— Тогда иди работать.

— Я не умею!

— О, люди! Жалкий род, достойный слез и смеха!* — вскричал граф Разумовский, — как же ты можешь тогда мечтать о близости с прекраснейшим созданием? Что за женитьба? Молодую жену ведь надо содержать достойно! Предоставлять всё удобства жизни! Особо это касаемо Верочки. Она столбовая дворянка. Она лишилась отца, и нуждается в сильной опеке. А что можешь ты дать ей? Свои стоптанные валенки, которые в Сибири почему-то называют пимами?

— Я дам ей счастье! — ответил Горин.

Вскоре Горин получил плату за проживание с Давыдова, и Разумовского. Вместо того, чтобы купить чаю, сахара, и муки, как ему советовал хозяйственный граф Разумовский, он купил в магазине Верхрадского огромную корзину живых цветов.

С этой корзиной стоял он несколько часов возле гимназии, караулил Верочку Оленеву. В воздухе уже пахло весной. В снегу протаяли многочисленные глазки. Солнце пригревало.

И Верочка Оленева неожиданно появилась перед ним, она вышла из гимназии с подружками. Они весело щебетали, как ласточки, когда вдруг перед ними появилось волосатое чудище с воспаленными глазами, бухнулось на колени перед Верочкой:

— Верочка! Я не могу вас забыть! Вы снитесь мне во сне! Просил вашей руки у матушки Сесилии… Вот, цветы, как знак моей…

Верочка в страхе отстранилась. Подружки закричали:

— Ах! Ах!

И Асинкрит остался один на углу с полной корзиной живых, нежных роз. Он вскрикнул, и пнул эту корзину изо всех сил, и кинулся бежать.

На углу Почтамтской, возле трактира на Трясихе, его сбили лошади. Он упал на снег лежал почти до самого вечера в сугробе. Никто не подошел, чтобы поднять его. Раз валяется возле трактира — значит, пьян. Известно, что пьяный проспится, а дурак — никогда.

Он мог бы замерзнуть ночью, но на его счастье мимо проходила женщина из дворни Разумовского. Она тоже подумала, что Асинкрит пьян, но поскольку это был хозяин усадьбы, в которой она жила, Палашка (Так звали женщину) наняла Ваньку,* который и помог погрузить Асинкрита в кошеву.

Асинкрит был в беспамятстве. Давыдов и Разумовский внесли его в дом.

Дмитрий Павлович обследовал больного и пришел к выводу, что тот жестоко простудился. Они жарко натопили печь, натирали тело больного спиртом, прикладывали грелки, давали пить отвар из сушеной малины.

Асинкрит в бреду, всё повторял имя Верочки. Граф Разумовский это прокомментировал так:

— Худо если дева засидится, но еще хуже, если такой вот блудный сын заблудится.

Горин пришел в себя лишь на третий день.

Он исхудал и почернел.

— Хочу Верочку! — опять начал канючить он.

Граф Разумовский стал вразумлять его, и призвал в помощь себе поэзию:

— Помнишь ли ты, несчастный стихи Аполлона Майкова? Я тебе почитаю, слушай:

Её в грязи он подобрал,

Чтоб всё достать ей, красть он стал,

Она в довольстве утопала,

И над безумцем хохотала.

Он в шесть поутру был казнен,

И в семь во рву похоронен,

А уж к восьми она плясала,

Пила вино и хохотала.

— Ну, о чём говорят сии стихи? — вопросил граф Разумовский. — Сие означает, что не всякая Ева, для всякого Адама создана. Так-то вот бывает, когда зарятся на красивых женщин! Короче сказать: руби дерево по себе! Иначе не будет толка!

— Буду рубить! — еле слышным шепотом отвечал упрямый Асинкрит.

Как только он смог вставать с лежанки, и ковылять по дому, заявился он в алхимическую комнату Давыдова, и потребовал:

— Сведите мне с лица волос, чтобы я был, как все люди!

— Но я таких опытов никогда не ставил, даже не представляю, как это сделать, это же особая статья! — попробовал его отговорить Дмитрий Павлович. Всё было напрасно!