Корона клинков - [37]

— Молодец, — похвалил Осокорь.

— Рад стараться! — смущённый похвалой, ответил тот.

Возвратившиеся из деревни солдаты привели с собой понурую кобылу, запряжённую в телегу. Правил телегой не менее понурый длинноусый дядька в потной рубахе, грязноватых штанах и широкополой шляпе, в точности такой же, как и та, что затеняла торцовое окно в доме травника.

— Вот, — доложил старший, — упёрся как баран, говорит, мол, и лошадь, и телегу даст только самому главному начальнику, вам то есть.

Длинноусый солидно кивнул, соскочил на землю и поклонился по-крестьянски низко.

— Прощения просим, господин хороший, — заговорил он, и в его речи сциллийский акцент звучал куда заметнее, чем в Осэне, — разве ж я против, чтобы властям помочь? Да сохранят меня бессмертные боги супротив такой крамолы! Но все же вопрос с моей конягой решить надобно. И опять телега по страдной поре вещь необходимая. В военное время я согласен, берите всё, что нашей доблестной армии понадобиться. Но сейчас — не война. Нету такого закону, чтобы у честного человека за здорово живёшь имущество отбирать.

— Так вот что ты, подлюга, собирался важного сказать господину легату! — вскипел десятник, — дозвольте его проучить.

Он выхватил из рук крестьянина кнут.

— Вот сейчас для тебя самая страдная пора и наступит!

Крестьянин побледнел и отступил на шаг.

— Постой, — приказал Осокорь, — мы — не мародёры и не собирались отбирать ваше имущество. — Он улыбнулся так доброжелательно и понимающе, что у мужика отлегло от сердца. — Поскольку у нас не будет времени возвратить вам лошадь и телегу, то вы можете сами забрать их в Осэне либо получить денежную компенсацию прямо сейчас.

Длинноусый запоздало сдёрнул с головы свою уродливую шляпу и забормотал:

— Благодарствую, лучше денег дайте, куда ж мне в Осэну ехать…

— Хорошо, сколько государство вам должно?

Мужичок сперва скромно потупился на свои башмаки, затем глянул исподлобья на объёмистый кошелёк незнакомого благодетеля, возвёл очи к небу, будто надеялся получить одобрение свыше, и тихонько назвал сумму, как минимум вдвое превышающую стоимость его добра.

— Выжига, — сплюнул десятник, — дозвольте, я цену скину до разумных пределов, — его кулак красноречиво сжался.

— Не стоит. — Осокорь отсчитал ровно половину суммы, — наш друг понимает, что, как честный гражданин Лирийской империи, он обязан содействовать дознанию.

— Дознанию? — ошарашено пробормотал длинноусый крестьянин.

— Естественно, — небрежно бросил легат, — мы тут не просто досуг проводим. Убийство расследуем.

На мужика было жалко смотреть. Загорелые руки заметно дрожали, когда Осокорь ссыпал ему монеты.

— И ещё, милейший, — как бы невзначай спросил легат, — ты у травника-то раньше бывал?

— Нет, — энергично замотал головой крестьянин, но под взглядом карих глаз незнакомца смутился от глупой лжи и сказал, — то есть да, приходилось.

Он путано и многословно принялся рассказывать, как привозил к Антонию жену, у которой по осени совсем отнялась спина.

— Ладно, ладно, — прервал ненужные подробности Осокорь, — ты мне вот что скажи, старик всегда свою шляпу на окно вешал?

Недоумённый взгляд крестьянина упёрся в старый головной убор, который резко выделялся на фоне чистеньких вышитых занавесочек.

— Не, — уверенно ответил он, — у него всегда чисто… было, — добавил он, догадавшись, кого убили в домике у озера. — К нему дважды в неделю кузнецова дочка ходила: постирать, убраться и всё такое. За это её Антоний на повитуху учил. Он сроду такое уродствие на своё окно не вешал.

— Очень хорошо, — кивнул легат, — я вас больше не задерживаю.

Крестьянин молча поклонился легату, поклонился солдатам и, крепко зажав в кулаке деньги, двинулся прочь шагом, который едва не переходил в бег.

Осокорь потёр наливающийся тупой болью затылок. Наконец-то все кусочки сложного узора ночных событий сложились воедино. Он пошёл в дом. Бережно снял со стены драгоценную карту и, поместив её в подходящий футляр, обвёл взглядом книги. Право жаль оставлять их на произвол судьбы. Местные жители, которые и читать-то не умеют, обязательно соблазнятся травниковым добром. Жемчужины, способные украсить библиотеку ценителя, сгинут бездарно и бесполезно, а то и вовсе послужат растопкой для очагов. Допустить подобное варварство Осокорь просто не мог. За его спиной деликатно кашлянул Лергий. Он пришёл доложить, что убитых укутали тряпками и погрузили.

— Давай-ка, рядовой, захватим книги, — распорядился легат.

Телега сильно замедляла движение, и через полчаса Осокорь не выдержал.

— Трое со мной в город, — приказал он, — весь груз под личную ответственность десятника. Если что потеряете, шкуру буду спускать лично.

Когда они остановились придорожной харчевне, чтобы напоить коней, Лергий не выдержал и спросил:

— Я так и не понял, куда подевался внук травника. Наши точно выяснили, он с утра в деревне был, купил хлеба, мяса и кувшин красного вина. Но в доме так и не появлялся. Чудно как-то выходит. Может, он от жары искупаться в озере вздумал, да утоп. А что? Такое иногда случается, судорога ногу свела, или об корягу головой ударился, когда нырял.

— Ты сам-то веришь? — усмехнулся Осокорь, приканчивая вторую кружечку холодного пива.