Короли Вероны - [221]

Пьетро перепрыгнул ловушку и тоже плюхнулся в озеро. Краем глаза он увидел, как Ческо, успевший освободиться от веревок, бежит к мертвому псу.

Вспышка отраженного света заставила Пьетро вспомнить о Патино. Тот все еще держал нож, и этим ножом замахивался. Впрочем, меч Пьетро был длиннее — Патино пришлось отпрянуть, и он снова забарахтался в мутной воде, пытаясь встать на ноги.

— Будь ты проклят! — взвыл Патино и бросился вон из пещеры. Пьетро какое-то время пытался его догнать, зная, впрочем, что усилия его тщетны — он не бежал, а ковылял.

«Через несколько секунд Патино будет свободен».

Позади раздался плеск. Пьетро обернулся. Ческо был в воде, он тоже хотел догнать Патино. Снова обратив взгляд на врага, Пьетро увидел, что Патино остановился у самого выхода.

Единокровный брат Кангранде с диким восторгом смотрел на своих преследователей. Он поднял левую руку, сжатую в кулак, и резко опустил ее.

Пьетро остолбенел. Наверху раздался страшный грохот. Деревянные балки, скрытые в земле как раз над входом, дрогнули. Несколько секунд слышались звуки, похожие на стоны самой земли, корчащейся в агонии. Затем балки рухнули.

Трюк этот в старину придумали конокрады. Так они запечатывали пещеры в случае неминуемой расплаты. В отчаянный момент они могли оставить коней в пещере и спрятать все улики. Но теперь трюк сработал слишком хорошо. Ливень размягчил земляную крышу. Добрая половина пещеры зашаталась, с потолка посыпались комья земли.

Посыпались на Пьетро и Ческо.

Патино выбрался на воздух, огляделся и выругался. Он надеялся, что Алагьери оставил коня в непосредственной близости от пещеры, однако никаких коней не увидел.

— Чертов Алагьери, будь он проклят!..

Проклят. Да, это подходящее слово. Патино проклят. Он надеялся, что рухнет только потолок над входом в пещеру. А теперь он нарушил закон рода. Он убил кровного родственника своего отца. Он будет вечно гореть в аду.

Патино поплелся по тропе к лесу, подальше от пещеры. Он старался идти на север, но без солнца ориентироваться было трудно.

Минут через десять Патино услышал стук копыт. Метнувшись к ближайшему дереву и вскарабкавшись на нижний сук, Патино выхватил нож и сжал его так, что побелели костяшки пальцев.

На тропе показался всадник. Один. Без сомнения, то был человек благородный — об этом говорили и великолепный скакун, и нарядный плащ. Патино узнал герб Монтекки, поскольку вырос в здешних местах. Он вскарабкался повыше. Всадник повернул к пещере. Лицо его скрывали шлем и ливень. Что было на руку Патино — из-за стука капель по металлическому шлему всадник не слышал треска сучьев.

Патино спрыгнул прямо на круп коня. Всадник вскрикнул и попытался обернуться, однако Патино, левой рукой захватив его за шею, приблизил нож, зажатый в правой руке, к правой подмышке незнакомца. Как раз там имелся стык между пластинами лат. Всадник умер сразу, не мучаясь.

Патино вытащил кинжал, спихнул труп с коня. С ногами покойного, застрявшими в стременах, пришлось повозиться — целых десять локтей труп тащился по земле за конем. Наконец Патино и с этим справился. Он повернул на север, к Чио. Через час надо будет повернуть к Тревизо. От Тревизо до Венеции всего двадцать миль. В порту он сможет сесть на любой корабль, уплыть в любую страну. Теперь, когда он проклят, какая разница, куда плыть?

Но нет, он не выполнил свою миссию. Он и есть Борзой Пес, он чувствует это. Не важно, что мальчик мертв, — Патино все равно может довести до конца план, который они с графом разработали. Он искупит кровь, что течет в его жилах, а значит, искупит и свою вину перед Господом.

Смерть мальчика, сколь ни прискорбна она была сама по себе, в конечном счете ничего не меняла.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

До рассвета оставалось не более часа; отряд Марьотто продвигался по берегу реки, тщетно разыскивая знаки, оставленные Пьетро. Солдаты устали; они ежились под своими плащами и проклинали дождь, смывший все следы.

Марьотто из последних сил старался скрыть усталость, деланно бодрым голосом подгоняя солдат. Он, подобно им, уже почти уверился в безнадежности поисков, но не желал отступать первым. Мысли Марьотто были настолько поглощены домашним очагом, что, услышав шум, он не придал ему значения. Лишь через несколько минут Марьотто понял, что звуки не походили ни на стук дождя по шлему, ни на журчанье реки, ни на конский топот, ни на скрип деревьев под ветром. То были голоса. Два голоса — мужской и женский — обменивались короткими тревожными восклицаниями. Марьотто велел солдатам следовать за ним.

По мере приближения отряда к источнику шума голоса множились и делались громче. Марьотто выехал к высокому холму. Солдаты Скалигера, сбросив доспехи и отложив оружие, копошились в земле возле поваленного дерева. Впрочем, дерево, похоже, не повалилось, а провалилось — его удерживали на поверхности ветки, зацепившиеся за другие деревья.

В гуще копавших на коленях стоял сам Капитан Вероны. Используя металлический нагрудник в качестве лопаты, он наравне со всеми рыл мокрую землю. Тут же находилась сестра Скалигера, все еще в мужском платье. По тому, как донна Катерина переминалась с ноги на ногу, Марьотто понял, что она и сама рыла бы землю, но понимает, что суеты от ее участия будет больше, чем проку.