Королевы Иннис Лира - [53]

Ярость пронзила Бана, превратив звездный свет в искры и пламя.

– Ничего, – прошептал Бан. – Ты не сделала ничего плохого. Я тебе, так или иначе, но докажу, как легко разрушить отцовское сердце и обратить его против своего любимого ребенка.

В Бане вспыхнула мысль: уж он-то ей покажет.

Он будет использовать игру Моримароса в своих интересах. Вот если бы Бан мог убедить Элию, привлечь ее на свою сторону, мир был бы справедлив, какой ужасной ни выглядела бы правда. Звездная Элия и земной Бан преодолели бы эту страшную пропасть.

– Ты увидишь, Элия, что порок содержится не в твоих поступках, а в самом Лире. Порок твоего отца – в сердце этого острова. Страх и абсолютизм. Когда ты поймешь, что у короля нет над тобой власти, то сможешь быть дома. Я докажу тебе это.

Элия отстранилась от него.

– Не бойся. Будь такой же смелой, как сегодня.

Бан хлопнул себя рукой по груди:

– Все, что у меня есть, это то, с чем я родился. Без звездного обещания и без достигнутого с помощью смелости я мало что значу. Это и движет меня дальше, позволяет брать свою долю. Это то, чего я хочу. Чего именно ты хочешь, Элия? Что ты можешь назвать лично своим? Что делает тебя настолько смелой, что ты можешь смотреть своему отцу в глаза и быть честной?

Девушка отрицательно покачала головой:

– Не знаю.

– Найди же это.

– Помоги мне.

– Я не могу, Элия. Ты должна сделать это сама. Я уезжал в Ареморию и понял, кто я такой. Сейчас и ты можешь сделать то же самое, ведь ты – не твой отец, сестры или мать. Тогда кто же ты такая?

Элия коснулась тыльной стороны его руки.

– Кто я? – тихо спросила она.

Бан повторил на языке деревьев:

– Кто я?

И она ответила первыми словами, которым он научил Элию двенадцать лет назад:

– Спасибо.

– Элия Лир, – прошептал остров, но она смотрела на Бана так, словно вовсе не слышала голос острова.

Бан оставил принцессу у камня и подошел к краю обрыва. Перед ним разверзлась черная, извивающаяся бездна скалистых зубцов и алчущих волн, пожирающих остров. Когда-нибудь он будет проглочен так, что земля там, где он стоял, упадет сама по себе, расколовшись из-за этого жадного моря. Каменный круг падет, разрушенный и невидимый для этих холодных звезд.

Часть вторая

Пять лет назад, восточная граница Аремории

Единственное, что король Аремории в себе не любил – слабость, из-за которой он избегал больничных палаток часами или даже днями после битвы.

Дело не в том, что его пугали травмы, насилие или кровь. Нет, он встречал их множество на поле битвы. Его отвращение, по мнению короля, было сердечной слабостью, которую ему необходимо было победить, прежде чем он сможет по-настоящему управлять Ареморией. Марс не хотел видеть вред, который он причинял собственным подчиненным. Шрамы или инвалидность; смерть; стоны без сна; вопли от нестерпимой боли. Их мучения потрясли Моримароса еще когда он был всего лишь принцем и воином и нес ответственность за ущерб, нанесенный во имя короны. Марс увидел измученные глаза, искривленные рты, стиснутые пальцы, неглубокое дыхание, а также услышал тихие мольбы матерей, жен и детей, и представлял тех самых людей – матерей, жен, детей, а также их отцов, двоюродных братьев, друзей, дедушек, для которых потеря отдельно взятого солдата была бы неизмеримым горем. Из-за него.

Последствия таились в больничной палатке, голодные и агрессивные. Когда Марс лежал на своем коврике, пытаясь уснуть, в его разуме бушевало множество вариантов перемещения вперед по дорогам, с историей, с границами, числами и доставкой провизии, с политическими операциями и сигналами флага, то есть весь комплекс атрибутов ведения кампании, и король Аремории знал, как все это контролировать. Это будет создаваться из частей, как будто каждая из них – звезда, расположенная в своем подвижном, но точном месте в небе, и работа вождя – создание связей и схем. Небо было лабиринтом, и от Моримароса требовалось найти путь для народа. Результатами были только мириады светлых, отдаленных и движущихся пятен.

И как только Марс бросался в битву, каждый солдат, лошадь, копье, щит, ботинок и стрела, а также грязная, мокрая земля, дождь или ослепляющее солнце, боль и внезапные неожиданности, блеск мечей, боевой гнев, напевающий в уши королю Аремории – были важнее всего. Моримарос сам становился мечом, копьем огня, летящим по улице перед его армией, чтобы разрубить врага на куски. Битва была словно развилка в ветвях дерева войны, и варианты, которые видел Марс, всегда означали одно и то же: успех или отступление, жизнь или смерть – для самого себя, для солдат, для Аремории. Результаты были незамедлительными, ужасными, гулкими, триумфальными. Дома, в его столице, Лионисе, все было словами и планами, хитроумными банкетами и интригами друзей против врагов, браками, линией преемственности и кровью, скрепляющей манипуляции на протяжении целых поколений. Это семья, и она находилась в безопасности. Результаты связывались вместе и распространялись по городам, поселкам, фермам, словно живая система королевских дорог. Марс мог видеть повороты и разрывы, мосты, которые требовалось починить или которые могли в ближайшее время понадобиться. Тогда-то его миссия и стала сбалансированной: сила и воспитание, потери и выгоды.