Королевство теней - [2]

Светлана чуть надулась. Увидев сбоку оттопырившуюся нижнюю губу, Кузьмичев тронул ее пальцем. Губа смешно булькнула.

— Не дуйся! Меня раздражали пышные блондинки. Они тяжело идут. У них круглые, как шары, бедра. Их грудь не помещается в платье. Их тела так много…

Светлана остро взглянула на Кузьмичева золотистым глазом и опустила накрашенные ресницы, похожие на черные торчащие щетинки.

— Да погоди ты обижаться! Послушай! Всю жизнь предпочитал брюнеток, говорю я. И вот встречаю тебя: рыжую, с рыжими глазами, белую, как молоко, розовую, как роза, мягкую, как масло. И мне противны все на свете брюнетки, особенно маленькие и тоненькие, их худосочные фигурки. Когда их обнимаешь, вспоминаешь Блока: “В его ушах нездешний, странный звон — то кости бряцают о кости”. Ты другая. Кажется, я люблю тебя, моя рыжая!

Время любви, объятий, поцелуев…

Привыкнув мерить опытным взглядом длину ног, высоту груди, улавливать зовущий взор, Кузьмичев, как, впрочем, и многие другие мужчины нашего времени, перестал обращать внимание на музыку поворота головы, поэзию взмаха ресниц, танец складок на платье… И тем сильнее поразило его однажды выступившее из морозной, колючей — до боли в глазах — полутьмы, возникшее из предрассвета бледное женское лицо, окутанное пышным седым мехом.

Лицо мелькнуло, женщина миновала Кузьмичева, а он неожиданно для себя повернулся и двинулся следом, зачарованно уставившись в ее спину под черным пальто, завороженный ее поспешной, неровной и в то же время тяжеловато-плавной поступью.

Он следовал за женщиной до автобусной остановки и там, приткнувшись к обледенелой будке, стал разглядывать незнакомку, уже не таясь.

У нее было какое-то затаенно-розовое лицо — казалось, кожа подсвечена изнутри. И брови ее были соболиными, и губы напоминали розовую мальву, и влажно блестели зубы, и, погружаясь в золотистое сияние ее глаз, сразу повлажневших, слово бы испуганно вздрогнувших при встрече с его взором, Кузьмичев — тоже почти со страхом, с нервным ознобом, — не нашел сил уйти.

Ему ли было чувствовать смятение? Несмотря на свою неказистую, как он сам считал, внешность, Кузьмичев нравился женщинам. Но пред неожиданно встреченной тем ранним утром красавицей с золотистыми глазами он словно бы уронил в снег свою стабильную самоувереность и вновь обрел ее, только когда почувствовал, что и эта женщина преклоняется, как и все бывшие до нее, — преклоняется и обожает.

Светлана — ее звали Светланой, как бы подтверждая сияющую внешность, — была моложе Кузьмичева на пять лет, с мужем успела разойтись, работала в библиотеке и жила в однокомнатной квартире подруги — девицы строгих правил и высокой моральности. Так что встречаться влюбленным было катастрофически негде.

Сначала обнимались в подъездах. От поцелуев на морозе лихорадка выступала на губах. Наконец — о счастье! — Кузьмичеву удалось уговорить приятеля, артиста театра оперетты Бузакова, давать иногда ключ от его квартирки в общежитии молодых специалистов.

В этой каморке под самой крышей, больше похожей на скворечник, чем на человеческое жилье; в этой крошечной комнатке, годами не знавшей ремонта, с выщербленным полом и оклеенными старыми и новыми афишами стенами и потолком; в коробочке, где в холод стучали зубы, а в жару было недалеко до обморока, насквозь продутой ветрами и залепленной солнцем; в клетушке, где из мебели имелись только колченогий журнальный столик, два разномастных стула, в равной степени одинаково ободранных, стереосистема и бесстыжий, опытный, развратно скрипящий диван, — они встречались. Они любили друг друга и не видели грязи.

Кузьмичев и Светлана постепенно привыкли считать эту каморку своей. Кузьмичев приносил новые пластинки, Светлана — цветы. Они умирали от счастья под ругань на общей кухне и хихиканье за стенкой до самого мая месяца, пока не разразилась катастрофа. Бузаков решил жениться! И женился. Первым делом новая хозяйка выбросила на свалку диван.

Узнав об этом, Светлана заплакала. Кузьмичеву казалось, будто их, как Адама и Еву, изгнали из рая. Подъездная и бульварная жизнь их пугала. Надо было срочно что-то придумать. Но что? Кузьмичев ругался про себя. Он отчаялся. Он не любил решать бытовые проблемы. И тут его послали по заданию редакции в Приморье, на сенсационные археологические раскопки.

Он вернулся через неделю, оглушенный, ослепленный и ошеломленный тем, что произошло, мимоходом поздоровался с женой и детьми, сдал старшему редактору текст передачи, “Репортер” и пленки — фонотекарю, обговорил с режиссером кое-какие детали и позвонил в библиотеку Светлане. И в тот же день они встретились, взяли на прокат в яхтклубе двухвесельную лодочку, угребли на косу посреди реки, и там, на желтом, жарком, дымящемся под ветром песке, Кузьмичев рассказал…

Кое-что о приморских раскопках Светлана знала: о них шумела пресса. Найденные в Приморье остатки цивилизации красноречиво свидетельствовали, что здесь когда-то проживал народ древнее самой древней нации, известной человечеству. Гипотезы, предположения, догадки!.. Но было среди вороха сенсаций и то, о чем знал только Кузьмичев.