Королевское зерцало - [29]
Твой отец приезжал в Киев, когда Магнус жил у нас. Это было летом, после битвы при Стикластадире.
Олав кивнул.
— Отцу тогда было пятнадцать лет. Я много раз слышал об этом.
Он вдруг о чем-то вспомнил.
— При Стикластадире отец попросил, чтобы ему привязали меч к руке, он боялся выронить его во время боя. Наверное, он и тебе об этом рассказывал. Одно странно. Говорят, что и у Станфордского моста он попросил о том же. Там ему привязали по мечу к каждой руке, чтобы он мог рубить сразу двумя мечами. Так он сражался только в двух битвах — в первой и в последней.
Эллисив тоже задумалась над этим.
— А может, и удивляться нечему, — сказала она, помолчав. — Просто, когда приходилось очень трудно, он старался совершить невозможное.
— Ты говоришь, что он приехал в Гардарики летом после Стикластадира. Выходит, он тогда был моложе, чем я сейчас. Как он относился к тому, что ему приходится жить в изгнании?
—Я знаю об этом только с его слов—он отказывался признать свое поражение. У него была одна цель—вернуться в Норвегию и стать там конунгом. Ему было очень горько, когда хёвдинги приехали из Норвегии, чтобы забрать Магнуса и провозгласить его конунгом.
— Сколько было тогда отцу?
— Девятнадцать, он был в ярости от того, что случилось.
— А мне семнадцать, и я даже не знаю, хочется ли мне стать конунгом.
Дул сильный ветер.
К ветру Эллисив привыкла, и к здешнему тоже. Но сейчас он так свирепствовал, что невозможно было не согнуться, даже под защитой домов.
И все-таки Эллисив решила не уступать ветру. Она стояла у кладбищенской ограды, пригибаясь и крепко держась за камни, пока не стихал очередной порыв. Ревело море, соленая изморось висела над Боргом.
Ветер, могучий ветер, почему ты так свиреп? Уж не ты ли принес Харальду смертельную стрелу? Не мое ли былое счастье ты хочешь развеять по морям и долам? Ответь мне, ветер, ты слышишь угрозы моря?
Эллисив крикнула, но едва услышала собственный голос и не знала, что ее заставило крикнуть.
Но ей почудилось, что она услышала далекое эхо.
Ветер, могучий ветер…
Голос Предславы, ее кормилицы. Предслава умела говорить с ветром, заклинать его.
Она разговаривала и с землей, и со зверем, и с птицей, и с деревьями, и с цветами.
Ветер рвал платье Эллисив, ныли пальцы, вцепившиеся в холодный камень.
Рожаница, богиня судьбы, ты, простершая длань надо мной, когда я родилась, ты, направлявшая мою судьбу, зачем ты забросила меня сюда?
Нет! Эллисив сковал страх. Грех обращаться к языческим богам.
Она с трудом дошла до своей поварни.
Очаг излучал тепло, от запаха горящего торфа в доме было уютно. Ауд сидела за прялкой. Ингигерд играла с куклой, которую кто-то для нее смастерил. На лавке, где обычно сидела Эллисив, лежало оставленное ею шитье.
Эллисив опустилась на лавку, она не могла даже протянуть руки к огню, просто сидела, глядя на свои побелевшие пальцы.
Пресвятая Богородица, помолись за меня!
Но почему Богородица? Почему ей вспомнилось это славянское название Божьей матери? Почему не греческое — Теотокос?
Мысли ее вновь обратились к Предславе. Предслава с самого рождения была ей ближе матери, она последовала за Эллисив в Норвегию и там, вдали от родной Руси, нашла свою могилу.
Предслава могла одновременно помолиться и Пресвятой Богородице, и богине судьбы, языческой Рожанице, словно считала, что они слились в одно божество.
Предслава воплощала в себе тепло, утешение и заботу.
Пресвятая Богородица, помолись за меня. Помяни нас в своих молитвах, в своих помыслах. Помолись за нас, ты, возносящая землю и всех чад ее, всех своих чад к престолу сына своего, нашего Спасителя!
Пресвятая Богородица! Пусть камни на Борге превратятся в черную влажную землю!
Эллисив обхватила голову руками. Не надо больше рассказывать Олаву о прошлом. Она только вызывает призраков.
Но ей уже трудно остановиться. Да и он ждет продолжения. Нужно найти себе какое-то дело, чтобы занять руки и мысли. Она бросила взгляд на шитье. Нет, это не то.
Эллисив и прежде случалось искать себе дело, чтобы не лишиться рассудка. Тогда ей помогли монахи, они научили ее переписывать книги.
Но на Борге вряд ли найдутся книги и пергамент. Однако стоит попытать счастья у епископа Торольва…
Она заспешила, нельзя ждать ни мгновения.
— Королева Эллисив, неужто вы снова пойдете из дому в такую погоду? — Ауд осмелилась высказать свое опасение.
— Мне надо к епископу, — ответила Эллисив. Она закуталась в шубу и вышла.
Когда стихали порывы ветра, Эллисив чуть ли не ползком пробиралась вдоль стен, перебегала от одного дома к другому.
Епископ Торольв не смог скрыть своего удивления.
— Что вас привело ко мне в такое ненастье, королева Эллисив? — спросил он. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум ветра и прибоя.
Все находившиеся в покоях епископа посмотрели на Эллисив.
У нее язык не повернулся прокричать в ответ, что ей нужны книги и пергамент.
— Разве ветер такой уж сильный? — Но шутка не удалась, ведь ей пришлось кричать.
— Несильный? — в недоумении переспросил епископ. — Вы называете такой ветер несильным? — Он жестом пригласил ее сесть на скамью рядом с собой.
Эллисив следовало объяснить, зачем она пришла, и теперь, рядом с епископом, уже можно было не повышать голоса.
