Королевское зерцало - [14]
— Вы что-то хотите сказать мне?
— Нет-нет. Я просто вспомнила Пресвятую Богородицу.
Он казался смущенным.
— Если дом вам не понравится, мы найдем для вас другое жилище, — поспешно сказал он.
Эллисив обожгло стыдом. Неужели она дошла до того, что злоупотребляет именем Богородицы?
Дом оказался еще хуже, чем она опасалась.
Маленький, ветхий, выстроенный, должно быть, когда-то как поварня. Вдоль стен тянулись голые земляные лавки, здесь царили копоть и сырость — не дом, а какая-то подземная пещера. Вроде пещеры неподалеку от Киева, в которой спасался Иларион.
Предложение переселиться в подобный дом не могло не оскорбить Эллисив. У епископа Торольва были все основания чувствовать себя пристыженным, даже если других свободных домов на острове не было. Это без слов говорило о том, что теперь, после смерти Харальда, с Эллисив уже не считались.
Она была оскорблена и разгневана. Но в то же время испытывала и облегчение — пусть дом плох, зато в нем ей не придется быть постоянно на людях.
Епископ заблуждался, если думал, что она бросится к нему сетовать на судьбу. Она не собиралась бередить его нечистую совесть.
Эллисив велела служанкам растопить очаг и навести чистоту, насколько это было возможно.
Они молча повиновались, но, конечно, поняли, что к чему. Едва Эллисив отпустила их, они разошлись кто куда. Вернувшись, они сказали, что нашли себе другой ночлег, и попросили разрешения ночевать там.
Только Ауд, кормилица Ингигерд, не делала никаких попыток устроиться в другом месте.
Через день или два после переселения Эллисив навестил Арнор Скальд Ярлов.
Он сказал, что сложил поминальную драпу [18] в честь конунга Харальда. От имени ярлов он пригласил Эллисив к ним в гридницу, чтобы она послушала эту песнь вместе со всеми.
Эллисив подумала, что ярлы поступили благородно, прислав к ней с приглашением знаменитого скальда, а не просто кого-нибудь из челяди.
Она сказала, что придет с радостью.
— Я и прежде слышала песни, сложенные тобою в честь Харальда и в честь Магнуса сына Олава. Помнишь?
— То было в более счастливую пору — и для вас, и для меня.
Он не удержался и с любопытством окинул взглядом новое пристанище Эллисив.
Теперь дом был более похож на жилье, Эллисив почти удалось избавиться от сырости и насколько возможно навести чистоту. Она велела принести два сундука, которые привезла с собой из Норвегии, служанки задрапировали неровные стены, сложенные из камня и торфа, прикрыли, что могли, сукном и гобеленами.
Однако Арнор все понял.
— И это покои королевы? — вырвалось у него.
— Я только гостья епископа, — суховато ответила Эллисив.
Арнор славился своей прямотой, другого от него и не ждали. Но сейчас Эллисив показалось, что он вмешивается не в свое дело.
Олав сын Харальда и оба ярла сидели в большой гриднице Торфинна, здесь же были и оба епископа.
Эллисив пригласили сесть на почетное место рядом с сыном конунга, очевидно, потому, что драпа была посвящена Харальду. Она подумала не без горечи, что, наверное, не скоро ей вновь предложат место для почетных гостей.
Однако оказалось, что сидеть подле юного Олава не так уж приятно. Он много пил и был не более разговорчив, чем резные столбцы их почетного сиденья.
Остальные гости вели себя шумно. Когда Паль ярл потребовал тишины, его даже не услышали.
Но вот скальд выступил вперед, и люди умолкли.
Эллисив научилась у Харальда разбираться в поэзии. Она сразу поняла, что эта драпа не лучшее сочинение Арнора.
В первых строфах, в которых рассказывалось о подвигах Харальда в Царьграде, Арнор использовал строки из своей старой песни о другом конунге. Харальд был прав, сказав когда-то, что такую песнь не стоит и запоминать.
Разочаровало ее и то, как скальд говорил о жизни Харальда в Норвегии и о его сражениях в Дании. Один избитый образ громоздился на другой. И обагренные мечи, и волки с орлами, обжирающиеся трупами, и грозный воитель, и щедрый конунг. Восхвалять щедрость Харальда скальду, во всяком случае, не следовало — Харальд славился скупостью.
В поминальной драпе Арнора не было и следа теплого чувства к Харальду, и, лишь когда скальд заговорил о враге Харальда, Свейне сыне Ульва, песнь поднялась выше среднего уровня.
О последней битве Харальда, участником которой был сам Арнор, она не узнала ничего, кроме того, что конунг кинулся в бой с радостью и сражался доблестно. А это она знала и без него.
Правда, из этой поминальной драпы Эллисив поняла, что последней битве предшествовало несколько побед, одержанных Харальдом в Англии, и что погиб он, сраженный стрелой.
В конце песни Арнор не сумел даже толком выразить свою скорбь.
Закончил он драпу более чем сомнительной похвалой:
Благослови, Боже, Арнора за его прямоту, но это уж слишком, думала Эллисив.
Арнор, словно решив сгладить неприятное впечатление, разразился потоком льстивых и пустых оборотов: могучий воин, сильный и мудрый хёвдинг, великий конунг.
