Королевский выкуп. Капкан для крестоносца - [43]

– Идем.

Но едва выйдя из башни, король понял, что неверно истолковал намерения Леопольда. Час был ранний, слишком ранний для сбора австрийской знати: звезды еще мерцали над головой и лишь слабый проблеск на востоке предвещал приход зари. Проследовав за капелланом на внутренний двор, он огляделся и замер как вкопанный при виде выезжающих из конюшни всадников. Эти зевающие и продирающие глаза люди были облачены в кольчуги, вооружены мечами, копьями и щитами. Латники, изготовившиеся идти на войну. Или сопровождать знатного пленника.

В нескольких шагах поодаль стоял Леопольд и давал наставления человеку, внешность которого говорила о долгих годах занятий военным ремеслом. У него были пронзительные глаза и безразличный с виду взгляд, который ничего не упускает и никогда не выражает удивления. Заметив Ричарда, герцог сделал конюху знак подвести гнедого мерина, а затем направился к английскому королю.

– Я помещу тебя в одну из самых наших неприступных твердынь: замок Дюрнштейн, – заявил он вместо приветствия.

Ричард был благодарен судьбе, давно заставившей его овладеть самым ценным навыком государя: способностью скрывать свои чувства.

– Лучше уж в Дюрнштейн, чем в ад, – заявил он и с удовлетворением отметил, как у Леопольда перекосился рот и дернулся глаз.

Но собеседник герцога не выдал никаких эмоций. Он смотрел на Ричарда с выражением человека, который твердо решил не давать воли своему характеру.

– Дюрнштейн находится в пятидесяти милях от Вены, – продолжил герцог. – Если ты даешь мне честное слово не пытаться сбежать, тебя не свяжут. Согласен?

Ричарда подмывало указать на непоследовательность позиции Леопольда. С чего это вдруг он решил поверить честному слову человека, которого обвинил в отречении от христианства?

– Не согласен. Я не намерен помогать и потворствовать тебе в твоем преступлении, либо способствовать тому, чтобы оно выглядело не тем, чем является на самом деле – деянием, подобающим только подлому разбойнику.

Леопольд выпятил челюсть, но сдержался и сказал только:

– Погубит тебя твоя гордыня, Львиное Сердце.

Когда подошли воины с веревками, Ричард подставил им руки: пусть лучше свяжут их спереди, это менее болезненно чем сзади, да и так он не будет совершенно беспомощным. Они начали связывать ему кисти, но запутались с узлами и остроглазый командир, нетерпеливо тряхнув головой, отослал их прочь и закончил работу сам.

Конюх подвел Ричарду коня, но тут все растерянно замялись, запоздало сообразив, что теперь пленника будет нелегко посадить верхом. Тот самый бывалый рыцарь снова выступил вперед, подвел мерина к колоде, а затем помог Ричарду взгромоздиться в седло. Ричарду эта процедура показалась глубоко унизительной, и хотя на лице его не дрогнул и мускул, он ничего не мог поделать с краской, залившей щеки.

Едва Ричарда разместили на коне, Леопольд повернулся и отправился в большой зал. Но отец Отто немного помедлил.

– Не бойся за своих людей, милорд, – сказал он. – Им не причинят вреда, поскольку они не совершили ничего дурного.

– Зачем тогда их удерживают? – спросил Ричард. – Нет никакой законной причины не вернуть им свободу тотчас же, возвратив при этом деньги, бывшие при мне в Эртпурхе. Или твой герцог решил присоединить к списку своих грехов еще и кражу?

Священник вздрогнул:

– Могу ли я говорить начистоту, милорд? Мне вполне понятен твой гнев. Но ты должен научиться сдерживать язык.

– Должен?

– Да, сир, – твердо стоял на своем седовласый. – Ради твоего же собственного блага.

Ричард ничего не ответил, но капеллан так и стоял во дворе, глядя как английский король и его стража минуют ворота и исчезают из вида.

* * *

Переправившись через Дунай, конвой направился на запад вдоль берега реки. Встречных было мало, потому как, завидев вдалеке многочисленный отряд вооруженных всадников, большинство путников предпочитало свернуть куда-нибудь в сторонку. Возглавлял рыцарей тот самый сдержанный вояка с циничным взглядом; Ричард узнал, что зовут его Гюнтер. Гюнтер не говорил ни по-французски, ни по-латыни, но при необходимости всегда мог объясниться с пленником, используя общеупотребительный среди солдат язык, состоящий из жестов и гримас. Между ними возникло инстинктивное взаимопонимание, как между людьми, испытавшими одно и то же, пусть и на разных полях сражений.

Конвой скакал быстро и к закату покрыл уже тридцать с лишним миль. Для Ричарда осталось неведомым название городка, в котором они провели ночь, расположившись в гостинице, напомнившей ему «Черного льва» в Удине. Как только они расположились, Гюнтер дал своим людям приказ снять с Ричарда веревки и караулить по очереди. Воины ворчали – как король догадывался, сетовали, что охранять пленника было бы сподручнее, будь он связан. Но перечить Гюнтеру никто не стал. Ричард съел совсем немного из принесенного хозяином гостиницы ужина, а спал и того меньше: лежал без сна, пока рыцари храпели, а караульные наблюдали за ним как кот, стерегущий мышиную норку. Говори он по-немецки, сказал бы им, что их волнения напрасны. Король прекрасно понимал всю тщетность надежд на побег, хотя это не мешало все долгие бессонные часы прокручивать один за другим невероятные сценарии спасения. Уж лучше думать об этом, чем о будущем в Дюрнштейне, о тех, кого он потерял при кораблекрушении, или о том, как воспримут новость о его плене те, кто ему дороже всего: мать, сестра, жена, кузен Андре, юный сын, оставшийся в Пуатье.