Королевский выкуп. Капкан для крестоносца - [128]

* * *

Джоанна и Беренгария надеялись отбыть из Нарбонна не далее как к концу недели, но тут с Мариам, отправившейся вместе с Раймундом посетить расположенный за рекой пригород, известный как Бург, приключился несчастный случай. Джоанна отказалась их сопровождать, но наблюдала из дворцового окна за тем, как процессия направляется к старинному римскому мосту. Они вернулись раньше, чем ожидалось: фрейлины щебетали про бабочек яркой расцветки, а лицо у Мариам побледнело от боли. Раймунд на руках внес ее во дворец, а затем вверх по лестнице в опочивальню, которую сарацинка делила с Джоанной. Мариам настаивала, что все делают много шума из ничего, Джоанна, выставив из спальни всех посторонних, обнаружила, что лодыжка подруги сильно распухла.

Все случилось, как объяснила Беренгария, когда они прогуливались по рынку. Маленький поросенок сбежал из клетки и началась давка. Спасая Анну, чтобы ее не затоптали, Мариам вывихнула лодыжку. Но граф Раймунд овладел ситуацией, заверила испанка Джоанну, и не позволил толпе побить владельца свиньи – молодого крестьянина, ошеломленного приключившейся незадачей, и предложил награду за поимку хрюкающего беглеца. Поскольку лошадей они, отправляясь на людные городские улицы, не прихватили, графу пришлось нести Мариам обратно во дворец, к вящей зависти Анны и Алисии. Беренгария с улыбкой предрекла, что во время следующей вылазки в город Анна тоже подвернет ногу и заявит, что не может идти, чтобы Раймунд и ее понес на руках.

Тут Джоанна готова была рассмеяться, потому как ничуть не удивилась бы подобной выходке со стороны киприотки. По ее предположению, Мариам вывихнула лодыжку. Этот диагноз подтвердил и лекарь виконта. Он предписал больной несколько дней не вставать, и Мариам, по-прежнему уверявшая, что все это пустяки, неохотно выпила приготовленное местным аптекарем снадобье и потихоньку погрузилась в крепкий сон. Джоанна просидела рядом с ней весь вечер, но убедившись, что подруга уснула, присоединилась к остальным в большом зале.

Беренгуэр, архиепископ Нарбоннский, вел серьезную дискуссию с кардиналом Мелиором и виконтом Педро, тогда как в другом конце зала граф Раймунд перекидывался остротами с трубадурами Раймоном де Миравалем и Пейре Видалем, которые вызвались сопровождать их до Каркассона. Тем вечером они пообещали выступить, и Джоанна жалела, что Мариам пропустит такое зрелище. Заметив расположившихся на оконном сиденье Беренгарию и Беатрису, она подошла к ним. Супруга Ричарда трудилась над тонкой вышивкой: испанка была знатной рукодельницей и пыталась передать свои умения Джоанне за время пребывания в Святой земле, но без успеха. Опять же при помощи Беренгарии сестре короля удалось освежить в памяти lenga romana, язык, на котором изъясняются в Аквитании и Наварре, подзабытом ею за годы на Сицилии. Но вот иглу она до сих пор брала в руки как опасное оружие, как мягко упрекала ее Беренгария, признавшая в конце концов, что рукоделие никогда не войдет в число талантов Джоанны.

Подняв взгляд и улыбнувшись, Беренгария радостно кивнула, узнав, что Мариам уснула.

– Граф Раймунд послал одного из своих людей на рынок за фруктами, чтобы пробудить у Мариам аппетит, – сообщила она. – Похоже, он сильно за нее переживает.

Беренгария помолчала немного, потом продолжила задумчиво:

– Знаю, кардинал говорит, что граф – закоренелый грешник, но… Я теперь в этом не очень уверена. У него доброе сердце.

– Святой во плоти, – фыркнула Джоанна, не желая выслушивать, как Беренгария превозносит многочисленные достоинства повелителя Тулузы. Довольно и того, что Мариам поет ту же песню.

– Нет, он не святой, – возразила Беренгария, и Джоанне оставалось только гадать: подруга просто не уловила ее иронии или предпочла не замечать ее. – Просто я не верю, что он грешник, для которого нет искупления. Я видела множество свидетельств его доброты. Он не пройдет мимо нищего на улице, не подав милостыни. Он пожелал здоровья и дал монету бедолаге-прокаженному, который попался нам по пути из Безье и от которого все мы воротили взгляд. Как только его узнают, графа сразу окружает толпа народа, и он неизменно вежлив даже с самыми захудалыми из людей. Раймунд говорит, что осуждает Генриха за пленение Ричарда, и кажется искренним. Вчера он завел нас на старый рынок, чтобы купить красные шелка, которыми славится Нарбонн. Пока мы бродили там, наткнулись на двоих невеж, которые подбрасывали в воздух котенка, словно то был мяч для игры. Это была настолько вопиющая жестокость, что я решила попросить графа прекратить такое издевательство. Но просить не пришлось. Он сам заметил – многие ли из мужчин способны на такое? Быть может, если бы били собаку, то дело другое, но когда мучают кошку, мужчинам все равно. А ему – нет. Когда я поблагодарила его, граф только рассмеялся и сказал, что это пустяк. Но то был добрый поступок.

– Значит, он добр к нищим, прокаженным и бродячим котам, – подытожила Джоанна, зная, что это звучит мелочно, но ничего не могла с собой поделать. – Едва ли это обеспечит ему пропуск в рай.

– Он и к детям добр тоже. Ты видела, что случилось во время нашего въезда в Нарбонн? Помнишь, как дети бежали следом и кричали: «Граф Раймунд!»? Так ребятишки всегда встречают Ричарда. А он смеялся и бросал им монеты. Один мальчуган, поменьше прочих, не мог бежать так быстро, а потом споткнулся и упал. Он уселся на мостовой и расплакался. Граф обернулся и увидел это. Представляешь, Джоанна, Раймунд развернул коня, наклонился, поднял мальчишку и усадил позади себя. Ты бы видела личико того ребенка! Никогда ему не забыть тот день, когда он ехал вместе с графом Раймундом через весь город к дворцу. И другие ребята этого не забудут.