Королевский генерал - [7]

– Ты жаловалась на меня моей матери?

Оба выразительно посмотрели на меня, и я поняла, что мне следует покинуть комнату. Я вышла в сад, покормила голубей; я знала, что мир исчез из дома навсегда. С той минуты жизнь у них пошла наперекосяк, да и у всех нас тоже. Даже характер у Кита как будто бы изменился. Он стал каким-то затравленным, беспокойным, что было так на него не похоже, и какая-то холодность появилась в его отношениях с отцом, который всегда с ним так хорошо ладил.

Кит вдруг стал вести себя агрессивно с отцом и со всеми нами, критикуя усадьбу Ланрест и сравнивая ее с Радфордом; и совсем иным было его отношение к Гартред, перед которой он продолжал унижаться самым гнуснейшим образом, чем не мог у меня вызвать к себе никаких иных чувств, кроме презрения. В следующем году он представлял Ист-Лу в парламенте, и они часто ездили в Лондон, так что виделись мы с ними редко, однако всякий раз, приезжая в Ланрест, они создавали своим присутствием напряженную атмосферу в семье, а однажды между Китом и Робином вспыхнула ссора. Это случилось вечером, когда родителей не было дома. Стояла самая середина душного и жаркого лета, и я, улизнув из детской спальни, спустилась в одной ночной рубашке в сад. Все домашние уже были в постелях. Помню, я скользила мимо окон, как маленькое привидение. Окно гостевой комнаты было распахнуто, и я услышала более громкий, чем обычно, голос Кита. Какая-то внутренняя бесовская сила заставила меня прислушаться.

– Куда бы мы ни поехали, – говорил он, – всегда повторяется одно и то же. Ты выставляешь меня шутом перед всеми мужчинами, а сегодня поставила меня в глупое положение перед моим родным братом. Больше я не собираюсь этого терпеть.

Я услышала смех Гартред и увидела тень Кита, плясавшую на потолке в свете мерцающего пламени свечей. Какое-то время они разговаривали шепотом, затем Кит снова вспылил.

– Ты думаешь, я ничего не вижу, – говорил он. – Думаешь, я пал так низко, что закрою на все глаза, чтобы только не потерять тебя и иметь возможность прикасаться к тебе – хотя бы изредка. Или ты думаешь, что мне было приятно видеть, как ты улыбалась Энтони Денису в Стоу в тот вечер, когда я неожиданно вернулся из Лондона? Мужчине со взрослыми детьми, недавно похоронившему жену? Или тебе совсем на меня наплевать?

Умоляющие нотки, которые я так ненавидела, опять появились в его голосе, и я услышала, как Гартред вновь рассмеялась.

– А сегодня вечером, – продолжал он, – я видел, как ты улыбалась за столом моему родному брату.

Мне стало неловко и даже страшновато, но любопытство брало верх, и сердце едва не выскочило у меня из груди, когда я услыхала шаги совсем близко на дорожке. Обернувшись, я увидела Робина, стоявшего рядом со мной в темноте.

– Уходи отсюда, – прошептал он. – Уходи немедленно.

Я показала рукой на окно.

– Там Кит с Гартред, – сказала я. – Он злится, потому что она тебе улыбнулась.

Робин затаил дыхание, повернулся, словно собрался уходить, как вдруг опять раздался голос Кита – громкий и жуткий, словно он, взрослый мужчина, рыдал, как ребенок.

– Если это случится, я тебя убью. Клянусь Богом, я убью тебя!

Робин быстро нагнулся, подобрал с земли камень и швырнул его в оконную раму, разбив стекло.

– Будь ты проклят, трус! – вскричал он. – Выйди и лучше убей меня!

Я подняла глаза и увидела лицо Кита, бледное и искаженное, позади него стояла Гартред с растрепанными и рассыпавшимися по плечам волосами. Картина, которая навсегда врезалась мне в память: две головы в окне и Робин, такой вдруг не похожий на того брата, которого я всегда хорошо знала и любила, наполненный вызовом и презрением. Мне стало совестно за него, за Кита, за саму себя, но больше всего в ту минуту я ненавидела Гартред, которая, вызвав эту бурю, сама осталась в стороне.

Я повернулась и убежала, заткнув пальцами уши, зарылась в свою постель, не сказав никому ни слова, натянула на голову одеяло, боясь, что утром их всех троих найдут в траве мертвыми. Я так и не узнала, что случилось после моего ухода. Наступил новый день, и все было как всегда, если не считать того, что Робин куда-то уехал сразу после завтрака верхом на лошади и вернулся домой лишь после отъезда Кита и Гартред в Радфорд дней пять спустя. Мне так и не удалось выяснить, узнал ли кто-нибудь из домочадцев об этом инциденте. Спросить я не осмелилась. С тех пор как в нашу семью вошла Гартред, мы утратили добрую старую привычку делиться нашими бедами и все стали более вежливыми и более замкнутыми.

В следующем, 1623 году Корнуолл охватила эпидемия оспы, и лишь немногие семьи не пострадали. В Лискарде люди запирали двери, а лавочники захлопывали ставни и отказывались торговать из страха заразиться.

В июне заболел мой отец и в считаные дни умер. Не успели мы оправиться от этого удара, как получили послание от моего дяди в Радфорде, сообщавшего, что Кит тоже заразился и нет никакой надежды спасти его.

Отец и сын скончались с интервалом в несколько недель, и главой семьи стал грамотей Джо.

Мы все были слишком удручены нашей двойной потерей, чтобы думать о Гартред, с первыми же признаками эпидемии удравшей в Стоу, оградив таким образом себя от печальной участи. Однако, когда пришло время вскрыть оба завещания – Кита и моего отца, – мы узнали, что если Ланрест, а чуть позже и Радфорд переходили к Джо, то плодородные земли Ламеттона и мельница навсегда закреплялись за Гартред.