Королевский гамбит - [51]

— Та-а-ак, — фон Штауберг поиграл перстнями. — Свидетели для вас, майор, опасны. Если вспомните кого-нибудь, доложите. Вас считают пропавшим без вести в бою под станцией Ключи. Это надо вам знать. Да, скажите! Если бы не контузия и не принудительное пленение, вы пытались бы перейти к нам?

— Нет! — без колебаний ответил Соколов. — Господин оберст, с вами был связан мой отец, а не я. Гарантии, что меня здесь примут хорошо, не было. А там я стал ученым.

Рассказ майора соответствовал сведениям, полученным из России через агентурную сеть. Информация Матильды поможет окончательно разобраться в этом человеке, в его характере, изучить его привычки, нащупать слабые места. Матильда сумеет прибрать его к рукам. Если Сарычев оправдает те надежды, которые возлагает на него абвер, то фон Штауберг получит больше, чем рыцарский крест, — гораздо больше…

— Вы свободны, господин Сарычев, — и когда Соколов, четко повернувшись на каблуках, вышел из гостиной, Штауберг позвал Крафта: — Курт, проводи меня.

Лимузин шефа бесшумно выехал за ворота. Гауптман вернулся в гостиную, распахнул настежь окно в сад и, жадно вдохнув свежий пахнущий осенней листвой воздух, обессиленный, опустился в кресло. Узкое лицо его поблекло, покрылось морщинами усталости. Глаза погасли. Из подтянутого офицера он превратился сейчас в измученного и жалкого человека.

Шеф не в первый раз приезжал к нему изливать душу, он знал, что Крафт привязан к нему якорной цепью. Но таких, как сегодня, откровений еще не было. Кощунство Штауберга, — а Крафт понимал это так, — перевернуло в его сознании все представления о гитлеровской ставке, выбило из-под ног почву. Если раньше неудачи на фронте вызывали в нем лишь смутную тревогу, быстро рассеиваемую речами Геббельса и Фриче, тревогу, что сразу же терялась в потоке сенсационных сообщений о стойкости гитлеровских солдат, то теперь после откровенных признаний Штауберга, человека, посвященного во многие секреты не только абвера, но и ставки, Крафт ощутил ее с необыкновенной силой. Угрюмые лица русских, обучавшихся за окном на плацу, показались ему зловещими. И среди них — Сарычев! Сарычев! При встречах с ним какая-то непонятная тревога охватывает гауптмана. Почему? Крафт отвернулся от окна. Да, он никогда не старался глубоко вникнуть в то, что происходит вокруг. По убеждению “представителя великой нации”, он шпионил, пытал, расстреливал, вешал. Он не задумывался, почему люди, попавшие к нему, молчали под пытками, а перед смертью с презрением плевали в лицо, как тот русский Ивушкин, которого он расстрелял.

Гауптман нервно передернул плечами. Взгляд его остановился на пенном гребне девятого вала, неумолимо вздыбившемся над хрупким плотиком, символизирующим — так по крайней мере, считал он! — человеческую жизнь. “Как доказать Штаубергу, что я сижу здесь не без пользы?”

Открыв сейф, он вытащил папку. Дело Сарычева. “Штауберг приказал переслать документы в управление. Значит, Сарычев будет использован для какого-то особо важного задания. И чего нашел в нем оберст? Может быть, дополнительная проверка этого человека будет по душе Штаубергу? Ведь приставил же он к Сарычеву Матильду?” Внезапно в голове Крафта созрел, как ему показалось, оригинальный план, и он тотчас же принялся за его осуществление. Позвонил на военный аэродром. Ему ответили, что Эдвард Фрейгаст скоро вернется.

Крафт, самодовольно улыбаясь, расстегнул френч и облокотился на подоконник.

Осень уже коснулась деревьев в саду. На тропинки осыпались листья, то красные, как сгустки крови, то желтые, как золотые монеты. Порой, подхватываемые ветром листья летели, плавно кружась, к деревянному забору с колючей проволокой наверху и, наткнувшись на нее, падали вниз.

Вокруг было тихо, и чудилось, что тишина эта распространяется на сотни, тысячи, десятки тысяч километров, — на всю планету.

Высоко в поднебесье скошенным строем прошли на восток эскадрильи “юнкерсов”.

Крафт снова взялся за телефонную трубку. На этот раз Фрейгаст оказался на месте. Разложив на столе карту, гауптман подробно изложил ему свой план и заручился согласием выделить для предстоящей операции транспортный самолет. “Нет, мой шеф, — с удовлетворением думал Крафт, — я не наивный мальчик, как вы думаете, не выскочка. Вы еще убедитесь, что я нужен вам, что я могу служить верой и правдой человеку, который меня ценит. Я ведь знаю, как адмирал Канарис помогал вам делать карьеру. Вас заметили наверху, когда вместе с парнями из СД в польских мундирах вы операцией “Гиммлер” провоцировали войну Речи Посполитой с Германией. Мне это доподлинно известно. Но все участники операции были уничтожены, а вы, фон Штауберг, уцелели, получили железный крест. Канарис оберегает вас. Он сделал вас видным работником. Я буду за вас держаться, дорогой Альберт. Буду держаться”.

Приятные раздумья рисовали ему радужные картины будущего благополучия, славы и богатства. Размечтавшись, Крафт задремал в кресле и проснулся лишь тогда, когда в комнате сгустилась темнота. Единственный отблеск вечерней зари каким-то чудом все еще удерживался на гребне девятого вала.