Королевский дуб - [38]

У берега стояла небольшая алюминиевая лодка. Клэй помог мне войти в нее и, отталкиваясь шестом, переехал на остров. Плеск капель с шеста казался громким в туманной тишине.

— В это время года сюда можно перебраться и в болотных сапогах, но на лодке все же поспокойнее, — сказал он. — И вы бы не захотели сидеть там все утро в тяжелых мокрых брюках. Каким-то образом олени чувствуют запах мокрого человека. Да, чуть ли не за целую милю. Вы пользовались духами или чем-нибудь еще?

— Нет, — ответила я, — а разве нужно было? Олений одеколон? Какой-нибудь „О д'Олень"?

— Нет. Чувство обоняния — самое сильное оружие белохвостов. Они могут почувствовать запах чего-нибудь, чего не должно быть в лесу, за полчаса до того, как увидят предмет или человека, если находятся с подветренной стороны. Множество охотников применяют специальный аэрозоль — с любым запахом, от желудей до скунса. Такое доводит оленей до бешенства. Я не шучу. Предпочел бы оказаться рядом с настоящим скунсом, чем сидеть в засаде с дураком, который обрызгал себя аэрозолем с его запахом. Но эти меры заглушают запах человека. И многие охотники делают все возможное, чтобы не пахнуть, как человек: они моются три-четыре раза почти в кипятке, заставляют жен стирать камуфляж без мыла и вывешивать для просушки в лесу. И, простите за подробность, берут с собой в засаду баночку, чтобы мочиться. Вы знаете, мне не нравятся подобные приготовления, и я ненавижу аэрозоли. Люди, знающие меня, не используют их в „Королевском дубе". Все это оскорбляет и животных и человека. А главное — оскорбляет леса.

— Не вижу большой разницы между обрызгиванием себя соком желудя и засадой на дереве для убийства животных, — заметила я. В этот момент я почувствовала, что могу сказать все, что угодно, Клэю Дэбни.

— Ну что же, вот дерево. Оно реально существует. Оно часть леса. Оно естественно. Олени прячутся — и я прячусь. Это тоже естественно. Олени не используют аэрозоль с запахом скунса — и я тоже. Мы в равных условиях.

— Да, но олени не носят оружия.

— Не носят. Но могут ускользнуть от человека, могут услышать его запах, могут бегать быстрее, чем он, спрятаться, наконец. Да, они не носят оружия. В этом отношении охота несправедлива. Но нужно вести саму охоту на таких равных условиях, на каких только возможно. Тогда животное будет иметь шанс. Убийство — это финал, и оно необходимо, чтобы охота стала охотой. Но дело все равно не в этом.

Клэй помог мне забраться вверх по лестнице на настил, который оказался платформой на ветвях с перилами с двух сторон. Со стороны лестницы ограждения не было, а четвертая сторона примыкала к стволу дуба.

Поднявшись на настил, я оказалась в уютной маленькой зеленой комнатке, сказочной обители из листьев, мха и пятнистого света. Меня удивило, как хорошо я могу видеть сквозь листву землю под дубом и берега ручья. Я была уверена, что сама остаюсь невидима снизу. Комнатка была на удивление удобна. Я уселась, скрестив ноги, на платформе и оперлась спиной о ствол. Клэй передал мне ружье, стоя на половине лестницы. Внезапно я подумала, что он похож на духа дерева или на какого-то лесного бога. Нижняя часть его тела была погружена в зелень, грудь и плечи стали пятнистыми от солнечных бликов, а лицо окрасилось в древесный и ореховый цвета.

— Только помните, что один выстрел вызовет сюда кого-нибудь через пять минут. И я пришлю парней за вами около одиннадцати часов. Вас будет ожидать „Кровавая Мэри". Счастливой охоты, мисс Энди!

— Счастливой охоты, мистер Дэбни.

Он прикоснулся рукой к серебряным волосам, как бы отдавая честь, и исчез. Я оказалась наедине с утренним солнцем и тишиной реки Биг Сильвер.

Вначале сидеть на платформе было довольно удобно. Сама новизна ситуации была привлекательна, и ощущение окружающего зеленого одиночества, царящего за пределами моей укрытой листьями палаты, приятно щекотало нервы.

Я сидела так неподвижно, как только могла, держа ружье на коленях. Мне хотелось бы положить его на настил рядом с собой, но я буквально восприняла слова Клэя Дэбни и замерла на месте. Почему-то для меня стало очень важно увидеть оленя.

Я почувствовала себя ребенком, оставленным в одиночестве в абсолютно незнакомом месте, ребенком, которого взрослые заверили, что скоро придут за ним; он слегка побаивается, но чувствует свою собственную значительность: его сочли достаточно взрослым, чтобы оставить одного.

Изо всех сил я прислушивалась к любому звуку, который мог обозначать приближение оленя, продирающегося через заросли. И до меня в самом деле долетали какие-то шорохи: тихое сухое шуршание, всплески, когда мелкие амфибии входили в воду, слабый шелест листвы в горячем густом воздухе, случайный крик птицы.

Казалось, по мере того как солнце поднималось все выше и выше, а утро разгоралось все сильнее и сильнее, звуки начинали стихать, песни птиц замирали, а потом прекратились совсем; я больше не слышала всплесков, и даже листья перестали шелестеть, как только стих ветер.

В моей зеленой палате стало душно. У края волос и на верхней губе выступил пот. Комар зажужжал у самого уха. Я поднесла руку к лицу и медленно отмахнулась от назойливого насекомого. Маленькое ружье осторожно положила рядом с собой на дощатый пол. Я посмотрела на часы. Они остановились.