Королевский дракон - [8]

— Только в мечтах, — сказал он с горечью.

— Ох, милый, я знаю, что у тебя на душе. Но это крест, который дается тебе. И ты должен нести его с радостью.

Конечно, сестра была права. Она нежно поцеловала его и убежала в дом, чтобы подлить масла в лампы.

3

День перед праздником святой Эзеб выдался ясным и солнечным. Сети, занавешивавшие двери, лениво раскачивались под мягким весенним ветром. Алые вымпелы с изображением Круга Единства развевались на крышах домов, которые окружали деревенскую площадь.

Все жители деревни пришли, чтобы посмотреть, как кастелянша Дуода собирает налоги. Кадки с медом. Кувшины с темным и светлым пивом. Корову или пять баранов. Гусей. Сыр. Корм для скота. Копченых лососей и угрей. У тети Белы было пять брошек, привезенных отцом Алана с юга, чтобы уплатить ими вместо масла и пива. Один фермер, чтобы не отдавать двух молочных коров, отдал своего сына на пять лет на графскую службу. У другого была невольница, девушка, привезенная из Салии, которую они не могли больше кормить. Дуода осмотрела ее, признала подходящей и взяла в счет оплаты. Старая миссис Гарья и пять взрослых дочек, хорошо умевших прясть, притащили несколько отрезов сукна, которые Дуода приняла с явным удовольствием. Некоторые платили золотом, так как Осна была богатым местом и здешние жители, Алан знал со слов отца, были довольно состоятельны, и только немногие не принесли ничего.

Все утро и весь день жители близлежащих ферм приходили, чтобы отдать Дуоде денежную дань и дань уважения.

В середине дня Алан собрался уходить. Он преклонил колени перед тетей Белой и произнес обрядовые слова:

— Необходимо поступающему бодрствовать у ворот, тетя, чтобы доказать свою решимость вступить на стезю Наших Господа и Владычицы.

— Иди с миром, дитя, и с благословением твоего отца. — Она поцеловала его в лоб.

Алан поднялся и попрощался с остальным семейством. Трое тетиных детей уже обзавелись собственными детьми, так что вздохов и прощаний было много. Последним он поцеловал младенца, обнял напоследок тетю и, понурившись, пошел.

Поднялся ветер. Двери стучали. Моросил дождь. Он обернулся и увидел, как Дуода вошла в большой дом, чтобы доделать начатое.

Дождь лил как из ведра, когда он вышел за деревенскую ограду и твердо зашагал к монастырю.

Шквал ветра настиг его, когда он поднимался по тропе к хребту. Грязь пенилась, облепив промокшие мягкие кожаные туфли. Небольшой груз за спиной только и удерживал от падения. Он остался один. Позади затерялись лесные холмы и деревня. За изгибом тропы монастырь видно не было. Алан пригнулся к земле, чтобы двигаться. Застигнутый бурей, он вспомнил о корабле: успел ли тот укрыться в островной бухте? Юноша поднял голову, с трудом дыша. Природа неистово бушевала. Такого шторма он никогда не видел. Море скрылось из вида за пеленой тумана. Огромное темное облако и густой туман неслись за Аланом, скрывая все на своем пути. Он мог видеть, но только на три шага вперед. Ветер рычал. Древний хребет и окаменевший дракон из легенды словно ожили. Алан упал на землю и с силой прижался к ней, чтобы уберечься. Кружили черные облака, поток дождя и мокрая одежда сжимали его тело. Но как только он подумал, что в этом дожде есть что-то неестественное, поток ливня прекратился. Ветер не утих.

Да, это было испытание, наказание Божье за то, что он не хотел идти в монастырь.

Он поднялся и пустился в путь. Наперекор собственному нежеланию. Теперь он знал, что не опозорит отца и тетю. Ветер трепал его волосы, бил в глаза, губы пересохли.

Туман немного рассеялся. Неземной свет горел прямо на дороге, ведущей по Драконьему Хребту, он приближался и становился ярче, разгоняя туман… вокруг себя. Шторм утих, когда свет приблизился. Алан чувствовал запах весенних цветов и… свежей крови.

Неожиданно Алан увидел всадницу в сияющей кольчуге. Не замечая ветра, воительница направила лошадь прямо к нему. Хотелось убежать, но он не мог отвести глаз от прекрасной белой лошади и восседавшей на ней женщины. Он даже не пытался двинуться. Она подошла ближе. Женщина средних лет в грязных сапогах, в изношенной, заплатанной кольчуге, с мечом в кожаных ножнах, с избитым круглым щитом, привязанным к седлу, нагнулась, чтобы рассмотреть его. Оба оцепенели, не замечая бесновавшегося рядом урагана. От ее отстраненного, но пронзительного взгляда сердце Алана похолодело от страха.

— Сколько тебе заплатить, чтобы ты пошел на войну? — спросила она. Ее голос, глубокий и низкий, как церковный колокол, отзывался в его голове стальным звоном.

Он упал на колени. Не отрывая от нее глаз, произнес:

— Госпожа! — Охрипший голос его не слушался. Он попытался вновь: — Я отдан церкви.

— Не по своей воле, — сказала она. Затем обнажила меч. Вопреки его ожиданию, он не засверкал на свету. Он вообще не блестел. Это был тусклый металл. Тяжелый, надежный металл, выкованный, чтобы убивать. Она описала мечом над головой широкий круг и сунула его в ножны.

Воздух вдруг поредел там, где они находились. Внизу за длинной просекой взору неожиданно открылся монастырь, как нечто нереальное. Четкий порядок зданий, хорошо сохранившаяся древняя стена. Отсюда, с высоты, ему казалось, будто он различает то, что находится сейчас под монастырем, что-то древнее и угрожающее.