Королевские клетки - [5]

Лилиан размышляла — а не было ли такой вот "каретой" решение о размещении полка? Она не очень хорошо себе представляла даже структуру армии Ативерны, но Аля помнила, что вообще-то переброска полка — это целое дело. К которому отец, бывало, готовился по месяцу. Может быть, тут это занимает меньше времени?.. Но зачем полк в Тарале или окрестностях? Какого "неспокойствия" ждет Эдоард?

Он оставался для Лилиан закрытой книгой, но все-таки что-то она выучилась замечать — Его Величество беспокоился. Сильно беспокоился. И почему-то внимательно проследил за ее реакцией. Чего-то не увидел, удивился, но особо виду не подал. Беспокоиться не перестал. Что-то происходило. Причем видно было это только потому, что король отдыхал, принимая Лилю. Она поняла это не так давно — ему важнее было ее слушать и смотреть на нее, чем вникать в смысл ее слов. О, нет, он слушал и делал выводы всегда — но что-то было более важным, а что-то менее.

Многое в этом мире оказалось не таким, как виделось Лилиан-Але даже после жизни тут. Она видела, как почтительный сановник-старичок со всей верноподданостью в голосе, позе и словах пререкается с Его Величеством Королем — и Его Величество величественно уступает. После часового спора, переполненного числами и отсылками к нормам, правилам и прогнозам. Причем участники даже не заглядывали в них.

Она видела, как почтенный купец, проявляя все надлежащее уважение, выселил дворянина-должника и продал его дом. А тот пошел пешком с семейством к родственникам. И узнала, что тот продал свое перо со шляпы, запасные штаны и какой-то медальон — но не шпагу. И не серьги жены.

Она видела разборку лавочника с купцом, жена которого просто забрала из лавки понравившееся украшение. Без ведома мужа. И предметом спора был не возврат, и не цена, а рассрочка оплаты. Жена же, как выяснилось, не несла за это ответственности — именно потому, что не могла быть стороной сделки при живом муже. А муж ей при свидетелях пообещал это украшение, и она этих свидетелей привела к лавочнику.

Или, например, узнала, что мытье тут не редкость, и грязнуль не больше чем везде. Только дрова-то дорогие, так что ванна — это для богачей. А узнала, увидев как жених, под не вполне приличные но искренние поздравления, покупает для невесты дрова — и услышав, что ему советуют. И посчитав количество объявлений о банях.

Этот мир и эта страна были другими. Не подходившими под учебник. Не похожими на ее старый мир. Другими.

Карету потряхивало сравнительно не сильно, но достаточно, чтобы не уснуть. И достаточно, чтобы не было возможности писать. Оставалось только думать. Как обычно, мысли быстро свернули не туда…

Как же она устала. Это не физическая усталость — тут все в рамках нормы. Она устала постоянно бояться. Она устала постоянно планировать, исходя из этой культивируемой боязни. Она очень устала от медленного, почти незаметного течения здешней жизни.

Закрадывалась мысль о том, что ей уже приятно чувствовать себя солдатом на войне. Это ведь так просто: вот свои, вот чужие. Чужих нужно победить, своих надо поддержать. Результат важнее способа — так что не надо стесняться. Давай, вперед, пусть опаздывают! Так просто, так приятно побеждать…

Лиля попыталась вспомнить Лешу, и вдруг поняла, что не помнит его лица. Его тела. Помнит только впечатления и настроение — ее сегодняшнее тело этим живо интересовалось. А лица — не помнит. Тембр голоса, смысл слов — но не сами слова. То есть слова можно было вспомнить — как текст. Слишком много событий. Слишком устала. И вообще, нельзя о нем думать. Лиля внезапно почувствовала себя обиженной на всех: сели на шею и едут! Бросили одну! Свиньи. От жалости к себе она даже всплакнула.

Усталость взяла свое, и последний час дороги она все-таки проспала. Стало немного легче.

В ожидании

Ричард не любил ждать. Как ни странно, он привык быть чем-то занят. Читать, считать, думать, разговаривать. Ждать — это оказалось удивительно выматывающее занятие. Позицию для ожидания выбрали часах в двух ходьбы от города. По дороге Рик с Джессом пытались выяснить, нельзя-ли купить пару лошадей, но результат был ожидаемым — ответом было либо "нет", либо "ну вот, за лесочком, там еще часа два…", либо предлагали такое, что брать было никак нельзя. Похлебав в придорожной харчевне крупяной суп с какой-то пресной рыбой, в конце концов, они дошли до хорошего места — холм с деревом был с одной стороны недалеко от дороги, с другой — вне изгородей, с третьей — с него отлично просматривалась сама дорога — в обе стороны до линии холмов. Ждать решили до заката, а потом попробовать переночевать либо в корчме, вернувшись слегка назад — либо, если все получится, где-нибудь впереди.

Теперь оставалось сидеть и ждать — либо преследователей, либо курьера. Постепенно возбуждение боя и бегства сошло, появились мысли.

Рик маялся. Он посидел под деревом, припомнил его название — ясень, посчитал шагами пространство между изгородями, считал проезжающие телеги (пять за два часа). Потом мысли сползли к посольству и стало совсем погано. Джесс сидел по деревом и дремал. Его, казалось, ничего не волновало.