Королевские клетки - [142]

Лиле было видно мало, но наверное Ройс добежал. Раздалось громкое, эхом повторенное сержантами:

— Пер-рвая… ота!! ШАГ!

И первая рота сделала шаг вперед. Хруст, дикое ржание, крики…

— ШАГ!

Как будто и не в ее, первой роты, строй бились сотни вооруженных людей, коней, не засыпали его стрелами.

— Четверр-р… ая… ота! ШАГ!!

Били барабаны, задавая жуткий мерный ритм поступи рот Пятого пехотного полка, которые делали пусть и не вполне, но все-таки свою, раз и навсегда вызубренную работу. Шли вперед.

Строй противника буквально на глазах залился кровавым месивом, прогнулся и развалился. Впрочем, досмотреть это "кино" ей не дали.

— Госпожа, их несут! — сказал "ее" сержант, уже соображавший, что ей говорить.

— Иду.

Вернуться пришлось бегом. Ну что, хватит ее на три стола? Впрочем, посторонние мысли очень быстро кончились.

Наверное, день надо было как-то запомнить. Что-то описать. Но никаких сил у нее к концу дня не осталось. Она так и не видела — кто победил, кто жив, кто мертв. Наверное, раз они встретили ночь на своем месте, то как-бы не проиграли?..

Лиля просто лежала за операционной палаткой. Кто-то бросил там сена и на него попону. Лиле было все равно кто. Больше всего на свете, ей хотелось сейчас заплакать — потом она бы смогла, наверное, уснуть. Но слез не было. Ничего не было. Только бесконечные рубленные, колотые, дробленые раны. Раздробленные кости. Отрезанные ею же самой руки — под покрикивание Томмена (господи, чьи она слушала указания!): "Давай-давай, не жмотись, лоскут оставляй побольше — пусть хоть что-то свое окажется". Руки, ноги…

— Они всегда умирают. — сказал сзади голос Пайко Томмена, отсталого полкового докторуса-лекаря, "пославшего" гильдию и называвшего себя "людодером". — Они умирают. Не отвечай. Лежи.

Она и не могла ни ответить, ни встать.

— Ты молодец. Правда. И вообще, и тем более — для первого сражения. Ты не можешь спать, ты не можешь плакать. Я знаю. Я на втором своем сражении лежал точно также. А в середине потока раненых с первого просто отрубился.

Но что-то все-таки ответила.

— Они умирали. Прямо на столах. И я прямо сейчас знаю, что я налажала. Я не увидела где кровит. Один… Господи, я даже не понимаю откуда там передозировка! Я чуть не отрезала не ту руку. Я пропустила сосуд в брюшине и зашила все — он так и умер. Ошибки ТУПЫЕ, просто устала, просто все нахрен залито кровищей! Я людей убила, лично я — потому что нагло верила, что все вижу и знаю, что я хороша, что все смогу! А это не так! Это, б. ть, НЕ ТАК!!!

— Тише. — узкая и крепкая рука сжала ей плечо. — Тише. Не кричи. У каждого полкового лекаря за спиной — кладбище. Нет исключений. Я не советую тебе не думать, это невозможно. Я не советую тебе забыть — ничего не выйдет. Мне когда-то посоветовали напиться — и это не помогало. Совсем. Прости за наглый совет, благородная дама — а ты благородная, я не слепой — нашла бы ты себе мужика. На ночь. Никто тут тебе и слова не скажет. И ребенка примут если что, и тебя в тягости от всего на свете прикроют. Потому что сейчас там, в палатках, там тихо.

Тут Лилиан все-таки повернула голову — в палатках совсем не было тихо. Там стонали, кто-то плакал, кто-то просил пить…

— Там тихо — устало повторил Пайко Томмен. — По сравнению с мукой человеческой, которую я слушал два десятка лет. Благодаря тебе. Они знают это. Тебя раньше любили — а теперь боготворить будут. Я тебе отвара травяного принес, выпей — сможешь поспать.

— Ты не слышал, что я сказала? За что боготворить?!

— Слышал. Я просто объясняю. Не думай о мертвых, им уже все равно. Думай о живых. Сегодня у нас выжило куда больше раненых, чем обычно. Это при том, что такого жестокого боя я вообще не помню. Очень может быть и калек будет меньше, потому что твои слова сбываются. И это — хорошо есть, и хорошо весьма. Думай об этом.

Он оставил кувшин с кружкой и ушел. Лиля так и не спросила, а что же делал он сам, чтобы заснуть?

Дождь милосердно зашуршал, похолодало — но Лиля так и не смогла заставить себя встать.

— Налить Вам отвара, госпожа лекарь?

— О, муж пришел. — саркастически заметила Лилиан. — Слышали наш разговор, господин полковник?

— Господин граф полковник Иртон, если уж вы ко мне решили полностью обратиться. — сено за ее спиной заскрипело под весом Джеррисона Иртона. — Слышал. Вот, пейте.

— Хотите? — в приступе какого-то азартного желания наказать себя, отпив горькой коричнево-зеленой воды с мятным привкусом, спросила Лиля. — Меня? Вот прям тут?

— Нет. Это так не работает. Вы же меня не хотите.

— А что, я ведь ваша жена? Говорят, мужчины всегда хотят, а после боя — особенно. Тут вам никто и не скажет ничего — вы же в своем праве? Помнится, вы не были так уж щепетильны.

— Много чего говорят, особенно про мои легендарные права. Мне "кто-то" скажет. И еще как скажет — я сам. Хватит с меня этих… прав. Лучше бы про двенадцатый жбан кто-нибудь вспомнил, мерзавцы. Да где там, все сами выхлебали. Кроме того, я по-прежнему не верю, что вы — моя жена.

— А что же вы держите в полку самозванку?

— Какая мне разница, — устало сказал голос Джеррисона. — Кем и почему вы назвались? У меня есть два лекаря вместо одного, и в строю — на сотню солдат больше. А я надеялся только на тридцать-сорок. И мои солдаты горды, что в их полку — вы. Они верят, что некоторых вы вернете и с того света. Похоже — верят не без оснований. Называйтесь хоть королевой, хоть святой, хоть моей женой — только работайте.