Королевская посланница - [5]

Сыновья вдовы относились к маркизу почтительно, как и подобает относиться простолюдинам к аристократу, называли «ваша милость» и целовали руку. Несколько раз, думая, что никто не видит, старый маркиз останавливал любящий взгляд на плечистых фигурах сыновей Фаншон, и в глазах его мелькала гордость. Или это Соне только казалось?

Княжна с легким сердцем оставила свою горничную Агриппину в этой дружной семье, уверенная, что о ней хорошо позаботятся. Самой горничной Соня дала двести рублей. Агриппина даже испугалась.

– Ваше сиятельство, вы хотите оставить меня здесь навсегда?

– Нет, дорогая, – ласково улыбнулась ей Соня. – Я непременно приеду за тобой, если ты хочешь по-прежнему быть рядом со мной. А пока привыкай к тому, что ты свободная женщина и можешь располагать собой, как пожелаешь. Мне нужно съездить в Нант к Луизе, а на обратном пути я заеду в Дежансон, и мы непременно увидимся. А потом поедем в Италию, в Англию или Шотландию…

Шотландия была мечтой Сони с детства, но пока обстоятельства складывались так, что поездку в страну Вальтера Скотта на время придется отложить.

Посвящать Агриппину в свои отношения с Тредиаковским она считала излишним, а на вопрос девушки о том, где теперь Григорий Васильевич, княжна пожала плечами и ответила:

– Говорил, вроде ему в Париж надобно… Зато Соня рассказала маркизу, как обошёлся с девушкой его сын, и Антуан де Баррас был потрясён. Флоримон!.. В его жилах текла кровь древней династии Капетингов, чьи потомки не раз прославились в крестовых походах…

– Я должен загладить свою вину перед этой девушкой! – вне себя от горя твердил старый маркиз.

Когда Софья рассказала об этом пострадавшей горничной, та умилилась.

– Так и сказал – загладить вину? – повторяла она, недоверчиво покачивая головой, и признавалась своей госпоже: – Не правда ли, маркиз до сих пор красив! Сразу видно, что он знатный человек… Он так много знает!.. Он даже поцеловал мне руку!

Княжна про себя посмеивалась: кому бы в России пришло в голову поцеловать руку крепостной девке? Но соглашалась, что порода в маркизе видна до сих пор. Старость не обезобразила его лицо, а сделала ещё величественней.

Вообще-то оставить Агриппину в Дежансоне посоветовал княжне Тредиаковский.

– Агриппина перенесла тяжелое потрясение, – сказал он. – Представьте, как бы вы чувствовали себя, окажись на её месте. Она стесняется вас, стесняется окружающих. Девушку мучает стыд. Ей кажется, что все знают о её позоре…

Соня представила. Вернее, попыталась представить. Картина показалась ужасной. У неё даже мурашки по коже побежали. Но вот сама Агриппина… Что-то Соня не видела у неё особых мучений.

Княжна знала, что и в простом народе девушки не меньше заботились о своей невинности, чем девицы знатного рода. А уж потерять девственность через насилие! Многие накладывали на себя руки от горя. По крайней мере, так всегда считала Соня, так она читала об этом в романах. Агриппина же порыдала денек, повздыхала, а потом философски заметила:

– Что же делать, девичество не вернуть. Видать, мне на роду написано остаться незамужней, хотя теперь и вольной. Господь награждает нас за муки и терпение. Если я стану работать, то со временем смогу накопить денег и, например, открыть какую-нибудь лавочку, где стану торговать благовониями или цветами. Я ещё не решила…

Софья была разочарована: это и всё горе? А потом подивилась планам восемнадцатилетней девушки: первое, о чём та стала размышлять, – как выжить, как обеспечить себя средствами. Пожалуй, и княжне стоило поучиться у горничной стойкости и практическому отношению к жизни. Потому, наверное, она и усомнилась в словах Григория о потрясении Агриппины и о том, что ей надо дать время прийти в себя.

Для себя Соня объяснила: высокие чувства девушкам из простого народа недоступны. И, потеряв честь, руки на себя они вовсе не накладывают.

Накануне её отъезда в Монпелье маркиз Антуан почувствовал себя гораздо лучше. Он мог уже понемногу ходить, что и делал, опираясь на руку Агриппины. Он подолгу что-то рассказывал девушке, а та согласно кивала.

Это несказанно удивляло княжну: что может быть общего у такого старого, образованного человека, как маркиз, со служанкой, которая едва научилась читать и писать? Уж ей ли не знать, как простовата Агриппина, как примитивно судит она о жизни… Или маркиза де Баррас всю жизнь тянет к простолюдинам?

Как бы то ни было, о своей бывшей крепостной она могла не беспокоиться. Маркиз был достаточно богат, чтобы позаботиться об Агриппине ежели не самому, то посредством своих денег.

С Софьей Агриппина расставалась без слез и, кажется, без сожалений, что, надо сказать, княжну задело. Может, и вправду лучше оставить её насовсем во Франции? Но оказалось, что Агриппина лишь поверила прежним обещаниям Софьи. Теперь она только повторила:

– Ваше сиятельство обижены на меня за то, что пришлось дать вольную той, у которой вся родня – крепостные? Вы поэтому оставляете меня здесь?

– Но тебе больше ничто не угрожает, – удивлённая её горячностью, проговорила Софья. – Кроме того, если ты захочешь выйти замуж, я дам тебе неплохое приданое. Тебе достаточно будет лишь сказать о том маркизу Антуану, мы с ним обо всем договорились.