Королевская кровь - [16]

Конечно, отец тоже все это заметил.

— Друг мой, — спросил он холодно и, как мне показалось, даже неприязненно, — вы благодарите и ни на что не жалуетесь, но, похоже, не испытываете удовольствия от пребывания в моем доме?

— Жилье людей не место для нас, — сит словно ждал вопроса. — Вы щедрый хозяин, лорд Кейн Мейз, но это не делает наше пребывание в Синедоле менее тягостным. Дом моего народа — лес, только там мы сильны и здоровы. Под кровом Мейзов мы нашли заботу и честное стремление наладить мирную жизнь. Зачем испытывать терпение хозяев? Завтра поутру посольство покинет Ваши владения.

Отец кивнул послу и улыбнулся, не скрывая радости, я сам едва сдержал вздох облегчения: конец! Конец мукам совести, терзаниям и сомнениям… Но стоило осознать, что никогда больше я не встречусь с Айлором, не увижу его весенней улыбки, что незримая пелена ситского колдовства больше не переиначит мой привычный мир — и сердце заныло от тоски, от утраты. Поэтому, когда, покидая трапезную, принц как бы случайно толкнул меня плечом и шепнул в ухо: «После заката, Хейли Мейз, ты обещал», — я снова растерялся, но уже знал, что приду. Явлюсь, чего бы это не стоило!

Летние ночи коротки, и мы не стали тратить время попусту. Взяли жбан вина, немного хлеба и сыра, на всякий случай прихватили оружие, Айлор даже втихаря стянул тетиву и несколько стрел. Чтобы не поднимать шума во дворе, коней седлать не стали — вывели тайным ходом далеко за пределы замка, и только там закончили сборы. Мальчишка уже не выглядел больным, был бодр и заразительно весел. Казалось один только вид дикого травостоя, один вдох ночного ветра исцелили его.

То, что поутру нас не найдут на месте, юного посла нисколько не беспокоило. Я все пытался дознаться, почему, но он лишь заносчиво смеялся:

— Боишься, тебя обвинят? Не бойся. Ты бы не стал красть мою тетиву, да и не нашел бы. Скорее уж лорд Кейн решит, что это я похитил его сына… а хоть бы и так!

— Накажут, когда вернемся. У твоих старшин вид суровый.

— Старшин? Хейли Мейз! Меня может наказать Владыка или отец, но они не рассердятся — мы ведь не творим зла. Верь мне.

Он столько раз с чувством повторял «верь мне», что я, в конце концов, поверил, решил: будь, что будет, а последний день мы проведем весело.

— Смотри! Вон, внизу — Студенка, чистая, как девичья слеза, и вода вкусная, только очень холодная. Прямо перед нами — Жеребячий брод. Всадник в этом месте даже сапог не намочит. Вверх по реке — Смолокурни… Сейчас строятся, а раньше домов почти не было — жили только ссыльные воры. Слишком близко к лесу…

Мы уже довольно удалились от защитных стен и остановились у подножья сторожевой башни на вершине пологого холма. Вид оттуда открывался бесподобный: синедольские поля и луга лежали, как на ладони, вдалеке серебрилась река, а за рекой, еще дальше, прямо из зеленого моря Старой Пущи поднималось солнце.

Айлор замер, навострив уши: ни то приглядывался, ни то прислушивался и, казалось, не обращал внимания на мою хозяйскую гордость. Я слегка обиделся:

— Тебе не интересно?

Он отрешенно указал рукой на реку, луг и поле и произнес нечто длинное и мудреное, видимо, называя их на своем языке, прижал уши, но на меня не глянул:

— Мы были веселым, радостным народом. Мирным… — говорил он тихо и взволнованно. — Не знали ни оружия, ни доспехов. Да что там! Мы и в одежде-то не нуждались — лес давал нам все: еду, тепло, уют логова, любовь и продолжение… А потом пришли вы — прекрасные, как боги. Мы приняли вас. Пустили в свой дом, в свою жизнь, в свои души. Мы не могли иначе. Сначала и вы приняли нас, но потом вас стало слишком много. Вы хотели наши леса, луга и реки. Все! Что за дело вам было до дикарей, танцующих под луной?.. А мы… мы все еще были очарованы…

Он оборвал фразу, словно раздумывая, стоит ли, но все же продолжил. Жестко и холодно.

— Когда ударили топоры, мы познали боль. Боль и ярость. Мы пытались избавиться от вас, но вы налетели, как саранча. — Лицо его исказилось от отвращения, губы дернулись в оскале. — Нашей живой силы не хватило. Вы перебили нас и взяли, что хотели. Ваш бог вам позволил! Но мы воззвали к смерти. Мы быстро учимся, Хейли Мейз, и у нас долгая память. Эти холмы были святыней моего народа… здесь танцевала Лаварлинн. Даже мне трудно, а Ареийа — он не забудет. И не простит. Никогда. Нет, Хейли Мейз, это не то место, где можно быть счастливым.

Он замолчал и вдруг улыбнулся:

— Едем дальше? Догоняй!

Его гнедая во весь дух понеслась под гору, прямиком к броду. Я пустился следом. Из головы вылетело все, кроме одного: как бы этот отчаянный дурак шею не сломал!

15

Мы уже несколько часов ехали по лесу. Солнце клонилось к западу, кони шли шагом по необычно широкой тропе. Высокая сочная трава, густые заросли черемухи и ракиты говорили о близкой воде, а значит, мы вышли к болотам, разделявшим Синедол и Старую Пущу. Цветущая поляна, на которой мы устраивали привал, казалась ничем не хуже гостевых замка Мейз, хлеб и сыр были поделены и съедены, жбан опустел. Томная нега не то от выпитого вина, не то от летнего тепла и безделья, разливалась по телу. Меньше всего хотелось возвращаться домой.