Королевская кровь 10. Стальные небеса - [107]

* * *

Когда же ему вновь удавалось выбраться из тела, он обессиленно скользил под хрустальными сводами над текущими внизу змеями и горами драгоценных камней, каждый из которых сиял маленьким огоньком, грея его, успокаивая, завораживая, помогая оправиться от мук. И молодой ветер часами глядел на эти камни или играл ими, как дитя погремушками, пересыпал их, любовался, закапывался в них, гудя от удовольствия.

Иногда ветер вновь задумывался о том, кто же он и откуда, — и страшно становилось ему, и тоскливо, и тревожно, и он растекался у ног старшего и сильного, чувствуя, будто его ласково и строго треплют за загривок. Или, держась поодаль, чтобы не поймали и не сунули снова туда, где больно, спрашивал у больших братьев: "Кто я? Что со мной произошло?"

"Сссам, — шипели они, — всссе сссам, иначшеее никогдассс не вссспомнишшшь себя. А чтобыссс вссспомнить и быссстрее воссстановитьссся, вернисссь в тело"

Он зло и раздосадованно шипел в ответ, уклонялся от их молниеносных бросков, выбирался наружу и улетал как можно дальше.

* * *

Казалось, что с тех пор как он осознал себя на ложе из драгоценных камней, прошла вечность, хотя огромный сияющий шар всего трижды пересек небо. Все слабее становилась его связь с тем-который-лежал-на-ложе, и сердечное биение было теперь редким, и холодно было ему, но он радовался — скоро совсем уйдет привязка, и он станет свободным.

Вокруг нашлось много интересного: убегать от больших братьев, которые рассерженно шипели "возссвращайсссся" и безуспешно пытались поймать его — о, как он оказался быстр и ловок, — нырять в серебристые потоки высоко в небе, струиться над землей, рассматривать мелких букашек на полях и огненные вершины в горах. И незачем ему было возвращаться. И без воспоминаний жилось прекрасно.

Он видел людей, понимал их речь и осознавал, что похож на них, но они все были похожи между собой и малоинтересны, хотя на тех, которых другие называли "женщинами", его взгляд останавливался охотнее. Видел ползущих со всех сторон к хрустальной сокровищнице змей — которые потом истязали его укусами. Видел зверей, и смутный голод всплывал в нем, и вспоминался вкус их крови; видел и больших насекомых — их едкий запах пробуждал в сознании тревожные образы, и тогда он убирался подальше. Он играл меж каменными стенами больших укреплений, и в голову врывалось слово "форты" — тогда он поспешно убегал и оттуда, потому что чувствовал, что еще немного, и снова начнет быстро биться сердце, и снова вернет его под хрустальные своды.

Ветер отыскивал соцветия драгоценных камней в распадах, выбивал и прятал в ямку на берегу моря, смотрелся в зеркала озер, ныряя в них и выныривая на другом конце света, летал за солнцем, убегая от ночи, и мчался навстречу ночи, чтобы подремать, обвившись вокруг скал. Он не думал о времени и не знал, что такое время: все его существование делилось на свободу и боль, а боли он больше не хотел.

* * *

Но однажды, когда ветер в темноте дремал над морем, впитывая запах йода и лениво наблюдая за рыбками, он услышал далекий голос.

"Люк", — шептал кто-то тихо и тоскливо, и ветер застонал, бросившись на волны, заплакал: забилось сильнее сердце, и вновь вынесло его в искалеченное тело. Он открыл глаза, тупо глядя на туманный купол, облизал сухие губы, покосился на мерцающую культю руки и застонал, выгнувшись от очередного укуса.

В этот раз ему удалось сбежать после целой вечности, наполненной ознобом и судорогами. Мир больше не был огнем, но боль никуда не делась. Она просто стала иной, и теперь не обжигала снаружи, а ломала изнутри.

Как только он смог вырваться, он помчался прочь, не оглядываясь, не прислушиваясь, чтобы вновь не услышать тот голос.

Но теперь он знал свое имя.

Его звали "Люк", и странное сочетание звуков то и дело тянуло за собой тревожные картины, образы, ощущения. Его звали Люк, и в сознании, пока он летел, звучал женский голос, который звал его. И вдруг перестали ему быть милы и полет, и свобода, словно где-то позади оставалось нечто важное и нужное.

Он замедлился, пометался в небесах, рассерженно пронзая облака, а затем полетел обратно.

* * *

Люк долго и тоскливо шлялся по побережью, качаясь в ветвях деревьев и швыряя песок в воду, а затем и вовсе улегся на волны, покрывая их рябью, и принялся смотреть в небо.

Когда сияющий шар вновь скрылся в воде, ветер осторожно вернулся в то самое место, где услышал голос.

"Я только еще раз послушаю, — уговаривал он себя, дрожащего от страха перед грядущей болью, — и сразу улечу. Мне это даже не очень интересно".

Он ждал, от нетерпения закручиваясь над водной гладью смерчами, наблюдая, как проворачивается над ним звездное небо. Долго ждал — звезды начали светлеть, голубоватая луна опускалась за море — когда слабый брат-ветерок донес до него с берега тихий отзвук.

"Люк, — звал его кто-то, — мой Люк"

Ветер с места рванулся в ту сторону. Неподалеку от берега увидел он огромный замок, увидел башни, и почти узнал их, и забеспокоился; увидел и беловолосую женщину, сидящую в темноте в проеме стены и зовущую его по имени. Он подлетел ближе — женщина смотрела сквозь него огромными светлыми глазами и полыхала алым жаром, как прекраснейший в мире драгоценный камень.